— Никогда, мисс Лайл, даже в политическом смысле. В моем положении никогда не следует заявлять о своих интересах. В данном окружении, — он обвел рукой вокруг, — где все знают друг друга и все друг про друга, проявление собственных чувств не приведет ни к чему хорошему.
— О, Ричард, — промурлыкала Розанна, расслышав только конец фразы, — не говори так! Мужчины не должны скрывать своих чувств, особенно когда дело касается женщин. — Она прижалась к его руке и заглянула ему в глаза.
Они с Кэролин проигнорировали ее, продолжая разговор, который никого из присутствующих больше не касался.
— Конечно, мистер Хиндон, — сказала она, словно бросая ему вызов, — для начала необходимо принять, что в вас вообще существуют какие-либо чувства.
Он увидел ее полуулыбку и широко открытые глаза. Она не осознавала, насколько блестели они из-за выпитого алкоголя, насколько ясно в них содержалось приглашение, которое было же столь провокационно, как и все, что она сказала. Она знала только, что первый раз говорит с ним на равных, не придавая никакого значения тому факту, что через несколько часов их отношения вернутся в нормальное русло и он опять будет ее строгим и необъективным начальником.
Он посмотрел на нее, прищурив глаза:
— Уверяю вас, мисс Лайл, что я, принадлежа к человеческому роду, не лишен того, что вы называете эмоциями. Если я их контролирую лучше других людей, то надо ли говорить, что я более везучий, чем другие? — Судя по скрипящему тону, он мог бы добавить: «И в настоящий момент более везучий, чем вы».
Его самомнение и высокомерие подстегнули ее сарказм.
— У вас есть чувства, мистер Хиндон?! Вы меня просто удивляете. Если бы вы не упомянули об этом факте, я бы ни за что не догадалась. Могу только предположить, что если они у вас и были, то несколько притупились от неупотребления.
Внезапно она почувствовала, что он так сильно сжимает ножку бокала, что та вот-вот сломается. Посмотрев ему в глаза, которые блестели гневно и несколько испуганно, она поняла, что скоро она может поплатиться за невоздержанность своего языка. Но страх, странным образом сидевший у нее под ребрами, уменьшился с ощущением наступившего триумфа от того, что наконец, хотя бы и на мгновение, она получила над ним превосходство.
Слово взял Хэркурт Уэслер, художник и скульптор. После долгой и не относящейся к делу речи, — впрочем, все простили его за это, объяснив словесную шелуху издержками артистического темперамента, — он объявил выставку открытой.
