— Это отговорка, — ответила Лиз. — Не то чтобы Брент мне неприятен, просто он любит устраивать вечеринки, а я сегодня не настроена на общение с людьми. Ты не в счет, разумеется. Я хотела позвонить тебе еще вчера, но Брент заворчал, и я решила приехать лично. Так гораздо лучше, правда? Какая милая и нелепая английская гостиница! — Она окинула мой номер довольным и уютным взглядом, словно мы только что остановились здесь вдвоем. — Твой номер точь-в-точь как мой. Меня поселили этажом ниже. Наши номера соединяет маленькая лесенка, ты заметил?
— Если ты прямо подо мной, я буду докучать тебе своими хождениями из угла в угол. Я ложусь поздно. Советую поменять номер.
— Нет, я ничего не имею против. Если я усну, то меня уж ничто не разбудит. А если нет, то слушать твои шаги будет даже приятно. И потом я всегда могу подняться и поболтать с тобой, если заскучаю.
— Должен предупредить тебя, Лиз, — сказал я, — хоть в эти огромные номера можно было бы втиснуть и гостиную, и кабинет, и столовую, в сущности, это спальни. Так что аккуратнее.
— Чепуха! Управляющая сказала мне, что свободных гостиных, увы, нет, но эти башенные комнаты — так она их назвала, кажется, прекрасно сойдут за гостиные. Так что нечего осторожничать. Сам-то ты соблюдаешь приличия?
Я рассмеялся:
— Мне даже думать об этом некогда. Я все время работаю.
— Да, знаю, Брент мне рассказал. — Она помолчала секунду. — Как ты поживаешь, милый Грег?
— Хорошо, Лиз, спасибо за заботу. Вот гну спину над сценарием.
— Ты изменился. Не внешне, а внутри. Часом не влюбился в кого-нибудь по секрету?
— Еще чего! Мне уже тысячу лет. В свободное время я думаю о далеком прошлом — ты в те годы еще пешком под стол ходила. И больше мне рассказать о себе нечего…
— Вот уж вряд ли, — загадочно произнесла она. — Дело явно нечисто. Ладно, коли хочешь сменить тему, пожалуйста, я не возражаю.
— Как тебе Георг Адонай?
— Пока не очень. Расскажи о нем.
— Ну, я тебе уже писал, если помнишь…
— Да, что он замечательный режиссер и все такое. Я не это имела в виду, ты же знаешь.
Я стал раскуривать трубку и тем временем обдумывал вопрос Элизабет. Ответить на него было не так просто, ведь нам всем предстояло работать в команде, при этом я хотел оставаться абсолютно честным с Лиз.
— Начнем с того, — медленно произнес я, — что Георг Адонай искренне предан кинематографу и не потому, что это престижно или приносит много денег. Когда он обсуждает сюжет, или актеров, или декорации, когда работает на съемочной площадке, он творит жизнь — такую, какой хочет ее видеть, — и придает ей собственный смысл. Он из Центральной Европы, наполовину еврей, очень умен, мрачен и при этом распутник. Пессимизм у него бездонный, как часто бывает у людей из тех краев. Он полон разочарования, как старый метрдотель, и считает всех нас наивными детьми, хотя порой сам ужасно наивен.
