— Кто-нибудь выходил на улицу? — спросила миссис Элингтон. — Надо выйти, дождаться полуночи, а потом войти, впустив в дом Новый год.
— Да, — ответил мистер Элингтон. — Мистер Никси вышел.
— Нет уж! — вскричала Бриджит. — Так нельзя! Надо выбрать кого-нибудь другого!
Хором заговорили несколько человек, но звонкий негодующий голос Бриджит было слышно лучше всех.
— Бен, ты у нас брюнет! — нашлась Ева. — Иди, иди скорее!
Она вытолкала его из гостиной, а через несколько секунд за ним хлопнула входная дверь. Оливер, его отец и мать принялись разливать и раздавать напитки. Остальные молча дожидались — кто с улыбкой, кто с тревогой — смерти старого года. Наконец издалека донесся полуночный звон курантов, и сразу же грянули церковные колокола. В дверь громко постучали.
— Там уже ждет Ева, — с улыбкой произнесла миссис Элингтон. — Вам тоже лучше пойти в переднюю встречать мужа.
— Правда? — переспросила Элеонора и выплыла из гостиной.
Рядом со мной стояли Нотты. Они с любовью взглянули друг на друга, позабыв обо всех остальных — два крепких, потрепанных жизнью бойца, — и на миг отгородились от мира стеной взаимного доверия и нежности.
— Ну, милый мой Фред, — услышал я ее тихий голос, — счастливого Нового года тебе!
Советник Нотт поцеловал жену.
— И тебе, старушка. Надеюсь, таким он и будет. — Однако улыбка его была печальной, а взгляд серьезным.
— Всех с Новым годом! — воскликнули Никси и Бен Керри, торжественно входя в гостиную и впуская в дом Новый год. Следом молча, с напряженными лицами шли Ева и Элеонора Никси. Такое начало года добра не сулит, подумал я (и наверняка не я один).
— Спасибо, господа! — воскликнул мистер Элингтон с напускным радушием человека, задушившего в себе все тревоги. — Ну, бокалы полны? Прекрасно! Давайте выпьем за Новый год, год 1914-й, и все, что он нам несет: мир, процветание, дружбу!
Когда все выпили, чей-то бокал упал и вдребезги разбился о каминную решетку.
— Ева, что такое? — воскликнул Дэвид.
Она безудержно разрыдалась, и мама спешно вывела ее из комнаты.
Мы пытались сделать вид, что ничего не произошло, однако тщетно: праздник был испорчен…
И вновь, пока я лежал в постели, уже ощущая действие мединала (в гостиной Элингтонов сгущались сумерки), меня охватила боль, словно от незалеченной раны: то же горькое чувство утраты и опустошения, что охватило меня внизу. Я заснул, но спал беспокойно и видел множество снов: в них я не был ни юнцом в Браддерсфорде, ни постояльцем отеля «Ройял оушен», я превратился в некое существо без возраста и тела, порхающее меж бесконечных, уходящих в перспективу картин: известняковые окопы Пикардии выходили на площадь Пиккадилли, а Бригг-Террас и Кэнэл-стрит сливались с улицами Голливуда и Беверли-Хиллз. Всюду этот мятущийся дух кричал: «Все пропало, пропало!» — и продолжал тщетные поиски того, что непременно должен был найти…
