За столом было тесно, но, как известно, в тесноте, да не в обиде. На одно из почетных мест Посадили недавно появившегося при начавшей ремонтироваться церкви молодого батюшку с лицом аспиранта МГУ и русыми кудрями до плеч. Местная власть расположилась в верхнем конце стола рядом с виновником торжества. Справа от Шуракена присела мать. А место слева почему-то оставалось свободным.
Вчера Костя привез Шуракена домой на «уазике» Командора. Из своих странствий Шуракен вернулся налегке: в руках он держал спортивную сумку, в которой ворочался Дуст — щенок, подаренный Командором на прощание. На подъезде к леспаркхозовскому поселку Шуракен увидел то, чего и в помине не было, когда три года назад он приезжал навестить мать перед отбытием в Сантильяну. Нелепые сооружения из красного кирпича, сомкнувшись в тесные стаи, подгрызали лес с разных сторон. Это удивило Шуракена, потому что он помнил прежние порядки леспаркхоза, охранявшие буквально каждое дерево. Поселок остался прежним, только некоторые дома заметно похорошели. А другие — заметно поплохели в том числе и дом матери.
Гулянка набирала обороты. Место слева от Шуракена по-прежнему пустовало, и кое-кто из холостых бабенок поглядывал на него уже с явным вожделением. Но ни одна не решалась встать и пересесть туда. Причина их робости заключалась в том, что они знали, кому оно предназначено.
Гости радостно загомонили при виде огромной дымящейся кастрюли, доверху полной вареников, которую Клавка внесла с кухни.
— Ты к нам надолго? — спросил Шуракена бывший школьный приятель Славка Морозов, ныне глава местной администрации.
— Получается, вроде надолго, — уклончиво ответил Шуракен.
— Давайте, тетя Клава, валите, валите больше, я уж давно домашнего не ел, — отвлекся Морозов, которому хозяйка начала накладывать на тарелку вареники. — Слушай, — он опять повернулся к Шуракену, — че я тебе скажу, пока трезвый. Зайди завтра ко мне, подумаем, куда тебя пристроить.
— Разберемся…
Шуракен поднял голову и вдруг увидел Нинку. Она вошла в комнату. Среди звуков застолья раздался уверенный стук каблуков. Голоса начали стихать, и постепенно в комнате наступила тишина.
Надменно откинув голову в пышно взбитых кудрях, хозяйка поселкового магазина «Колосок» направилась к ожидавшему ее месту рядом с Шуракеном. По поселковым понятиям Нинка была баба манкая, но давно уже никто не видел ее в таком парадизе. Наверное, не для кого было выставлять товар лицом. Бабы вытаращили завистливые глаза на неописуемой красоты бирюзовое платье из турецкой ангоры с гипюровыми врезками на груди и рукавах. Мужичье заволновалось, всем нутром почувствовав то, чем было наполнено платье. Грудь Нинки, высоко задранная бесстыжим заграничным лифчиком, так и лезла наружу, распирая гипюровые загогулины.
