— А вот это уже гораздо лучше, — Холлисток усмехнулся. — Найти одного Мойлу, который специально прячется, гораздо сложнее, чем компанию тех, кто ему помогает. Люди это или еще кто-то, неважно. Эта ниточка и приведет меня к нему!
— Браво, малыш! — Вельтон несколько раз хлопнул в ладоши. — В любом деле где-то обязательно есть свое слабое место, из которого потом распутывается весь клубок. Но, слушай дальше. Мойла обязательно должен пить кровь своих жертв, но, не прикасаясь к их телам. Вдобавок, внутри большого круга, воображаемого, обязательно создается вполне материальный малый круг составленный из голов убитых людей. Проводящий ритуал читает заклинания из свитков Тора последовательно для каждой из голов. В последний момент их мертвые глаза откроются и тот, кто окажется перед ними, получит желаемое.
Холлисток покачал головой:
— Что будет с этими головами за столь продолжительное время?! Останется просто облезлый череп, а, следовательно, Мойла должен где-то сохранять их, значит… значит, нужен холод.
— Это тебе и предстоит выяснить — в аспектах земной жизни ты разбираешься лучше многих. Кстати, как ты считаешь, за последнее время, люди сильно изменились?
— Никаких изменений! — Генрих только махнул рукой. — Все та же вечная борьба за место под солнцем и полное непонимание простого факта, насколько скоротечна их жизнь и для чего она нужна. Их стало намного больше, но, увы, количество не переросло в качество. Я отношусь одинаково к ним ко всем, потому что мне важен только управляемый процесс их жизни, а не конкретные индивидуумы, но я все равно вижу, что постоянно развиваясь, люди регрессируют внутри, всё больше становясь серой массой. Я прожил на земле 1834 года, что не так уж и много, но все равно это бросается в глаза.
— На земле время идет иначе, — улыбнулся Вельтон. — Твой возраст для человека невероятен — для них это просто безумие.
— Что с того? Я не человек, а потом, им только так кажется, что два тысячелетия это очень много. Люди вообще мало представляют, что такое время. В других мирах все находятся целую вечность, и никто не скучает, а там каждый день несет нечто новое, и тысяча лет или двадцать — разница только в сознании. Я могу прожить в сотни раз больше них и для меня две тысячи — сущая ерунда. Люди не понимают, что вокруг них самих есть простая жизнь, которая идет по иному времени, чем для них. Скажем, бабочка живет три недели, собака пятнадцать лет, черепаха двести, а иное дерево может протянуть и тысячу. Но разве пятнадцатилетняя собака менее стара, чем двухсотлетняя черепаха?! Нет, у них одинаковый возраст и разница только во времени, которое для этих животных неоднородно. Вот и для меня все эти века пролетели.
