— Не смейтесь над человеком, стоявшим выше вас! — неодобрительно заметил сэр Артур.
— Я не вижу, чтобы согрешил в этом, смеясь над ним и над его «Историей».
— Генри Моул оф Мелгам был джентльменом, мистер Олдбок!
— Не нахожу, чтобы он имел и это преимущество предо мной! — довольно резко возразил антикварий.
— Простите, мистер Олдбок, но он был джентльменом из знатного, древнего рода, и поэтому…
— … потомок вестфальского печатника должен говорить о нем с почтением? Вы можете придерживаться такого мнения, сэр Артур, но я его не разделяю. Мне кажется, что мое происхождение от трудолюбивого и предприимчивого типографа Вольфбранда Олденбока, который в декабре тысяча четыреста девяносто третьего года под покровительством (как указано в конце книги) Себалда Шейтера и Себастьяна Каммермейстера закончил печатание знаменитой «Нюрнбергской хроники»[171], — мне кажется, повторяю, что мое происхождение от этого великого восстановителя учености делает мне, литератору, больше чести, чем если бы я числил в своей генеалогии всех буйных, меднолобых, железнобоких средневековых баронов со времен Крентеминахкрайма, ни один из которых, как я полагаю, не мог подписать своего имени.
— Если это замечание мыслится как насмешка над моими предками, — сказал баронет с осанкой, выражавшей сознание своего превосходства и самообладания, — то имею удовольствие осведомить вас, что имя моего предка, Гамелина де Гардовера Майлза, четко написано его рукой под самым ранним экземпляром Рэгменского трактата[172].
— А это лишь показывает, что он одним из первых показал гнусный пример подчинения Эдуарду Первому[173]. Можете ли вы говорить о незапятнанной верности вашей семьи, сэр Артур, после такого отступничества?
— Довольно, сэр! — воскликнул сэр Артур, яростно вскакивая и отталкивая от себя стул. — После этого я не стану оказывать моим обществом честь человеку, который платит мне такой неблагодарностью за мое снисхождение.
— Тут вы можете поступить, как вам будет угодно, сэр Артур. Надеюсь, что меня, не знавшего размера той любезности, которую вы оказали мне посещением моего бедного жилища, можно простить, если я не довел свою благодарность до раболепия.
— Очень хорошо… очень хорошо, мистер Олдбок! Будьте здоровы! Мистер… э… Шовел, желаю доброго здоровья!
Негодующий сэр Артур кинулся из комнаты, как если бы дух всего Круглого Стола[174] воспламенял его грудь, и большими шагами помчался по лабиринту переходов, ведущих в гостиную.
