Худшее началось на том берегу. Сумерки сгущались, снег залеплял глаза, и в трех шагах ничего не было видно. Ни дороги, ни тропинки тоже не было. Он проваливался в сугробы, поскальзывался на льду, спотыкался об упавшие стволы деревьев, падал в какие-то ямы, обдирал ноги о камни, вымок весь до нитки и продрог. Но страшнее всего — тишина и одиночество. И, как я понимаю, пришлось бы ему отказаться от своей затеи, вернуться обратно и помириться со всеми, когда бы не мысль, посетившая его: «Вот стану королем Нарнии и велю проложить хорошие дороги». Тут он, само собой, размечтался, как станет королем и что еще прикажет сделать, и это весьма его приободрило.
Как раз к тому времени, когда Эдмунд уже решил, какой у него будет дворец и сколько автомобилей, а еще — личный кинотеатр, и еще — где он проведет железные дороги и какие законы издаст против бобров и запруд, и каким способом (этот план был продуман особенно тщательно) поставит Питера на место, — как раз к этому времени погода переменилась. Снег прекратился. Зато подул ветер, и стало холоднее прежнего. Облака рассеялись, небо прояснилось и вышла луна. Было полнолуние, снега в лунном свете сверкали так, что стало совсем светло — почти как днем, когда бы не черные тени.
Эдмунд наверняка прозевал бы поворот, если бы луна не озарила землю, когда он подошел к устью речки — той самой, помните, которую он приметил с высоты над бобриной запрудой. Он направился вверх по этой речке. Ее долина была намного уже, склоны круче и скалистее и так заросли кустами, что в полной темноте он вряд ли смог бы здесь пройти. Эдмунд и так уже промок, а тут еще с каждой ветки, под которой ему приходилось пролезать, на него обрушивалась целая лавина снега. И всякий раз, получив за шиворот новую порцию, он поминал Питера все с большей ненавистью, как будто именно Питер был во всем виноват.
Наконец склоны стали положе, долина расширилась. А на противоположной стороне, совсем близко, между двумя холмами Эдмунд увидел то, что, должно быть, и было дворцом Бледной Ведьмарки. Луна сияла вовсю; при лунном свете дом и вправду походил на небольшой крепостной замок. Казалось, он весь состоит из башен; некоторые завершались высокими шпилями — как будто на башню надели то ли шутовской колпак, то ли остроконечную шапку звездочета. Шпили сверкали в лунном свете, а их длинные тени странно змеились по снегу. Эдмунду стало страшно.
Но отступать было поздно. Эдмунд перешел речку по льду и направился к замку среди стылой, мертвой тишины. Даже звук его собственных шагов гас в пушистом снегу. В поисках входа Эдмунду пришлось — от угла к углу, от башни к башне — обойти замок кругом. Наконец на противоположной стороне он нашел то, что искал, — высокую арку с железными воротами. Ворота были распахнуты настежь.
