Над Кубанью зори полыхают | страница 97
А мать Митьки, казалось, не слушала, о чём говорят вокруг. Она немигающими глазами все ещё глядела вдаль, будто там, в синеющих непроходимых лесах, видела она своего сына. Затуманились её глаза, и одна за другой по дряблым щекам покатились слезы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Холодный дождь хлестал по лицу всадника. Храпя, лошадь упорно шла навстречу ветру по косогору. Там впереди где‑то должны были быть кошары. Но за серой завесой дождя ничего не было видно.
Всадник не понукал измученного коня. Стараясь укрыться от дождя, он натягивал на голову ветхий башлык. На нём не было ни бурки, ни шинели, а чекмень из серого домотканого сукна насквозь промок. Лошадь неожиданно ткнулась в высокую плетнёвую изгородь и заржала, всполошив на кошаре собак.
Но, видно, собакам не хотелось вылезать из тёплых соломенных нор, и они вскоре умолкли. Почти свалившись с лошади, всадник устало закинул повод на кол, вытянул из плетня палку поувесистее, чтобы отбиваться от собак, и уверенно пошёл к знакомому половню. Тут уже собаки не утерпели. Они закружились вокруг вошедшего в ограду, старались ухватить его за ноги.
— А ну замолчи, Барбос! Катун, пошел! Вот я тебя огрею!
Собаки, узнав человека, закрутили хвостами. Только какой‑то щенок–несмышлёныш продолжал заливаться звонким лаем.
Нащупав щеколду, человек рывком открыл широкую дверь.
В углу половня чиркнула зажигалка. Желтый язычок загоревшегося фитиля осветил обветренное лицо Яшки–гармониста, недавно поступившего к Заводновым в чабаны.
— Хто эта? — послышался его хриплый спросонья голос.
— Своих перестал узнавать? — вопросом ответил ночной гость, снимая карабин.
Яшка зажёг каганец, подложил в него бараньего сала и, по–прежнему не узнавая вошедшего, подозрительно покосился на него.
А тот раздевался, бросил на солому пояс с браунингом в кобуре.
— Ты што же молчишь? — нерешительно заговорил Яшка. — Зашел в чужие хоромы и ни гу–гу! Кто будешь, зачем пожаловал?
— Хоромы! С каких это пор, Яшка, ты обзавёлся своими хоромами? Значит, и взаправду не узнаешь? Это борода виновата.
— А–рхип–л Алексеевич! Вот это гость! Да ты садись, садись, вот сюда, на скамью присядь!
И Яшка засуетился. Стянул с Архипа вконец размокшие сапоги, притащил сухую бекешу и валенки.
— Подожди, Архип, не одевайся. Давай я тебя разотру как следует! А то дрожишь, как цуцик! Яшка вытащил из угла узкогорлый кувшин. По половню разлился запах тёплого самогона.
— Ах ты господи! Еще не остыла живительная! — похлопал по кувшину Архип.