Пашка подхватил свою сумку с лирой и прошептал Ибрагиму:
— Пошли!
Он прыгнул вниз и покатился кувырком в глубокий кювет. Ибрагим скатился за ним.
Выбравшись из зарослей колючего кустарника, они бросились в придорожный лесок.
— Фу! Кажись, выбрались! — обрадовался Пашка.
Поезд с анархистами подтягивался к станции, где грохотала перестрелка и взрывались гранаты.
В июне 1918 года полк, где служил Митька Заводное, был направлен на Кубань в помощь Деникину для борьбы с красными. Командование полка не скупилось на выдумки, расписывая ужасы террора красных. Казаки гневно сжимали рукоятки шашек и с тревогой думали о своих близких.
Тяжело поскрипывая осями, звеня буферами, длинный состав подкатил к станции Порт–Петровск[12]. Казаки выпрыгивали из вагонов ещё до остановки, бежали за кипятком, а то и так — старались размять отёкшие ноги.
На вокзале, как и повсюду, царила суета и неразбериха. Среди множества разного люда трудно было отличить посланцев большевиков из Второго Кубанского революционного отряда. Они были направлены в Порт-Петровск Серго Орджоникидзе для встречи казачьего эшелона. Одни из них были одеты в выгоревшее солдатское обмундирование, другие — в казачью форму.
Смешавшись с прибывшими казаками, посланцы большевиков вскоре оказались в теплушках и завязали разговоры о кубанских станицах, о делах большевиков.
Митька Заводнов, долго вглядывался в дюжего, чуть сутулившегося казака. Что‑то знакомое виделось ему в этом человеке, неторопливо беседующем с его однополчанами. Митька подался чуть вперёд.
— Мать честная! — воскликнул он. — Шелухин! Здорово, дядя Петро, ты откуда взялся? Вот встреча‑то! Такое и во сне не приснится.
— Как откуда? Ясно, из Петровска. Домой еду после излечения, — проговорил Петро и сжал в объятиях Митьку.
— Дома‑то как — все живы?
— Живы, — не спеша отвечал Петро. — Имею такую весть из Ново–Троицкой. И твои все живы, слава богу!
Их окружили казаки.
— Из какой станицы?
— Ново–Троицкой!
— Я тоже из тех мест. Из Прочноокопской! Значит, соседи, — встрепенулся рыжий бородач, сидящий в дверях теплушки. — Ну, как там? Говорят, большевики семьи наши порешили, хозяйство растаскивают?
Вопрос он задал небрежно, будто шутя, но в глазах таилась тревога.
Петро медленно достал кисет с махоркой и, усевшись на корточки, предложил закурить.
Казаки жадно вглядывались в спокойное лицо Петра. А тот закурил, затянулся, выпустил струйки дыма из широких ноздрей, улыбнулся и ясным взглядом окинул всех.
