Над Кубанью зори полыхают | страница 64
Для объезда лошади была выбрана площадка на обширном огороде, которую перед тем вспахали. Прошедшие дожди распушили землю и уровняли кочки: упадёшь с лошади, так хоть кости не переломаешь. И вот настал первый день объезда.
— Стой, Ветерок, стой! — успокаивал Митька своего любимца.
Конь тянул точёную морду к его рукам. Мягкими, тёплыми губами осторожно брал кусочки сахара.
Собрались соседи — казаки. Пришел и знакомый цыган–коновал.
— Митро! — просил цыган. — Дай ты мне, бога ради, спервоначалу покататься на твоём Ветерке. Вот лопни глаза мои — сразу сделаю шёлковым!
Но Митька никого не подпускал к коню.
Работник Петро с табунщиком, специально приглашённым для такого дела, вывели Ветерка, держа с двух сторон за концы длинной верёвки, привязанной к уздечке. Конь храпел, садился на задние ноги, дико косил глазами.
Митька подошёл к коню, отстегнул верёвку. Захватив левой рукой повод, он птицей взлетел на спину Ветерка.
Лошадь вздрогнула, стала пятиться назад. Митька наклонился и правой рукой ласково потрепал её по шее. Ногами тихо сжал бока.
— Ветерок! — уговаривал он. — Стой! Стой!
Но конь плясал на одном месте, потом метнулся в противоположный конец огорода.
Казаки перекрестились.
А цыган вытянул шею и весь напрягся, готовый в любую секунду прийти на помощь Митьке. Но Митька заставил Ветерка повернуть назад. Конь метался, горячился, однако не сбрасывал седока: видно, почуял ди–карь верные руки и крепкого всадника. Бока у коня вспотели, вокруг шенкелей сбилась желтоватая пена.
Ага, укатали сивку крутые горки! По пашне скакать — это тебе не в степи по твёрдой целине!
— Хорош! Эх и хорош конь!
— Здорово, Митро, могешь обучать! Не казак, а, ей-богу, настоящий цыган!
Митька спрыгнул с коня, стал водить его. Он и сам тяжело дышал, чувствуя, как тонкими струйками стекает пот по спине.
Бабам не полагалось смотреть, как обучают лошадь, но Нюра в щёлку между досок видела, как Митька вскочил на круп лошади. А дальше смотреть не могла. Отпрянула от забора, пошла к крыльцу.
Свекровь, наблюдавшая за Нюрой, обрадовалась, увидев побледневшее лицо невестки: «Жалеет, значит, любит! Аж с лица сдалась!»
Через несколько дней молодым казакам нужно было уже отправляться на турецкий фронт.
Отец крикнул Митьку в горницу. Тут же, под образами, чем‑то расстроенный, встрёпанный, как кочет после драки, сидел дед.
— Ты вот что, Митрий! — сухо произнёс отец, пряча взгляд. — Сам понимаешь: на войну идти — не к тёще на блины. Так, может, обождать? Думается мне, што, ежели отвезти десяток овечек его преосвященству, он замолвит за тебя словечко где следует. А святое слово— много весит.