Катерина во дворе в одной рубахе и широченном фартуке старательно мяла прошлогоднюю коноплю, недавно вымоченную в речке. От мялки во все стороны летела колкая кострыка, забиваясь в волосы и за пазуху.
Звякнула калитка, забрехали собаки. Катерина выпрямилась.
— Хто там? Открывайте, калитка не заперта и собаки привязаны!
Во двор шагнули друзья–приятели. Мишка снял будёновку и, шутливо раскланиваясь, скороговоркой произнёс:
— Здорово дневали! Бог милости прислал! Прибыли бояре с далёкого края. У вас товар, у нас купец. Принимайте сватов, если замуж не раздумали выходить.
Катерина растерялась: уж Яшку с Мишкой нынче она никак не ожидала. Отодвинув мялку, она торопливс поправила волосы, сняла фартук и смущённо ответила:
— Невеста‑то нынче не в хворме. Да и молода для выданья. Ишо годок думаю потерпеть. А вот купцам завсегда рада. Заходите, гости дорогие, коли не побрезгуете.
— Нет! — заупрямился Мишка. — Больно невеста тороплива! —И, повернувшись к Яшке, спросил: — Ну как, купец, сразу товар будем брать, с первого взгляду, аль поторгуемся?
Яшка непривычно смутился.
— Да будя! Чего ты мелешь! — произнёс он, ощупывая в кармане бутылки.
У Катерины потемнели глаза:
— Да што вы, и взаправду свататься пришли? — Она торопливо одёрнула подол рубахи, укрывая исцарапанные ноги.
Мишка развёл руками:
— Сама видишь, не в наших летах баловаться! Должно быть все честь честью, только вот свашки с нами нету, да ну её к дьяволу: ей ведь за это дело платок аль на платье, а у нас с дружком и на водку насилу наскреблось. Мы по–новому пришли свататься!
… Катерина ринулась в кладовку. Было слышно, как она загремела там умывальником.
Через несколько деньков Яшка с Мишкой побывали в исполкоме, комячейке, в сельхозбанке, и скоро в степи ярко запылал костёр большого табора, организованного в станице товарищества по совместной обработке земли. Рябцеву землю пахали первому. Отец Мишки радовался.
Сеяли не своей пшеницей, а сортовыми семенами, взятыми в общее пользование у кулаков.
Старик Рябцев долго мял пшеничку беззубыми дёснами.
— Вроде ничего! — приговаривал он. — Вроде ничего! Горчит только чегой‑то!
— Дык зерно протравлено, папаша! А вы его в рот! — заметил Михаил. — Не отравились бы!
— У, сынок! — старик замахал руками. — Мое брюхо не дворянское, а бедняцкое. Оно любую отраву перемелет…
Но на всякий случай сплюнул.
