— А может, атаманский гроб и вовсе пустой был? — высказала предположение Гашка Ковалева.
Но на неё замахали руками.
— С ума сошла, оглашенная! Где ж там пустой, когда четверо мужиков еле–еле его до телеги допёрли. Да и батюшка пустой гроб не стал бы отпевать.
— А–а! — отмахнулась Гашка. — Што поп, што атаман — одного поля ягодка! Мне работница попова говорила, што батюшка страшно испужался красных. Его вытащили из кладовки на похороны.
Тут разъярилась Воробьиха:
— Ты, Гашка, подумала, што мелешь? Привыкла всех обсуждать. Ты погляди на себя.
— А что мне на себя глядеть? Я сразу же пошла на площадь.
— Зато твой муж…
— А твой! Все знают, прятался по‑за садами.
— Прятался? — взвизгнула Воробьиха.
И подпрыгнув, стянула с Гашки платок. Но Гашка так тряхнула Воробьиху, что та отлетела в сторону. Однако успела ухватиться за нитку янтарных бус на шее Гашки. Неровные шарики янтаря посыпались в грязь. Гашка дрогнула и заголосила:
— Ой, бусинки мои, бусинки! Да они ж у меня лечебные, из самого Нового Афона.
Соседки прекратили смех и, как куры, рассыпались по дороге, выбирая из грязи янтарные зерна.
В это время атаман прятался в тайник. Он попрощался с родными, захватил оклунок с салом, хлеба, большой кувшин с водой и ползком через подпечье залез в нору.
В станице налаживалась новая жизнь. Вернувшийся по ранению Петро Шелухин по указанию уездного комитета партии организовал станичный ревком и партячейку.
Как‑то вечером он забрёл к Заводновым и сообщил, что в боях потерял из виду Митрия.
— Так что, может, ещё и вернётся ваш парень!
Но в то, что Митрий жив, верила, пожалуй, только одна мать.
Был апрель. Степь дымилась сладким паром и звала пахаря. Многих станичников волновал вопрос, будет ли снова дана земля иногородним и на баб, кому сколько можно запахивать?
Как‑то утром над Ново–Троицкой снова загудел набатный звон.
— Опять зазвонили! Бандитов, што ли, гонят вылавливать? Аль по какому другому случаю? Ты не знаешь, по какому случаю тревога? — высунув голову в калитку, кричал Илюха Бочарников соседу Рыженкову.
— А откуда мне знать? Сорока на хвосте принесла, што ли? Звонят в большой колокол, значит, идти надо, а то ненароком в контрики попадёшь.
— Это уж так! Как в Новгороде Великом теперя у нас… Советская власть советоваться зовёт.
На митинг шли все: и старые, и молодые, и мужчины, и Женщины, и даже дети.
— Женщинам дорогу, слышь, кум? — толкнул Илю–ха соседа, нарочно шарахаясь от стайки женщин, шедших с Хамселовки.
