Наконец около пяти часов вечера к тюрьме подъехало два «черных ворона», и нас погрузили — мужчин в одну машину, женщин — в другую. Минут через десять мы уже были на станции Новосибирск. У самой платформы стоял только что прибывший пассажирский поезд, направляющийся в Красноярск. В самом его хвосте был прицеплен так называемый столыпинский вагон, который по внешнему виду ничем не отличался от обычных вагонов, кроме того, что окна в нем были заделаны железными решетками.
Внутри вагона по одну сторону тянулся длинный, узкий коридор, в котором находилась принявшая нас воинская команда. Свободных мест в купе не было. Еще до нашей посадки все купе были забиты заключенными. Наше появление они встретили в штыки и даже не думали потесниться. Конвоиры, упираясь коленями в спины, орудуя кулаками и сопровождая свои действия отборной матерщиной, вынуждены были в буквальном смысле слова впихивать нас в купе. Мы оказались как бы между двух огней. Шум, крики, ругань, стоны, проклятия. Кто-то, воспользовавшись поднявшейся суматохой, украл у соседа майку. Пострадавший каким-то твердым предметом хлопнул вора по башке. Тот заорал, что его убивают, но никто не обратил на него внимания. Шел бой за места — одни оборонялись, другие наступали. Наконец нас кое-как втиснули в купе и, с трудом нажав на дверь, закрыли ее.
Группу женщин вместе с Оксаной разместили в соседнем купе.
Каждое купе было рассчитано на восемь-десять человек — на нижних полках шесть мест и четыре на средних и верхних. Фактически же в купе вместе с нами было не менее тридцати человек. Уж на что было тесно в камере, но то, что творилось здесь, не поддается описанию. Даже пол так плотно был устлан телами, что некуда было поставить ногу. Разместившись где попало, утомленные и окончательно обессиленные, все наконец успокоились.
Поезд набирал скорость. Слышен был только стук колес да шум в соседнем женском купе, где долго еще не утихали голоса.
Наступила ночь. Я сидел на нижней скамейке у самой двери и при тусклом свете электрической лампочки сквозь небольшое зарешеченное оконце в дверях наблюдал, как по узкому длинному коридору вагона расхаживала стража. До слуха моего доносились отрывки их разговоров.
Все они беседовали между собой по-украински. «Земляки, — подумал я. — Может быть, они поведут себя не так, как сопровождавшие нас из Киева до Новосибирска».
Не спится. Разные мысли приходят в голову. Куда, в какой лагерь нас везут? Каково-то будет на новом месте? Неужели заставят работать потерявших трудоспособность доходяг? Эти и десятки подобных мыслей назойливо лезли в голову. Ночь прошла без сна. Да и какой может быть сон в такой давке! Кое-кто дремал, тяжко вздыхая. «Пить, пить!..» — послышалось в ночной тишине. Кто-то злобно заметил:
