Господин Y оборачивается и смотрит на себя в зеркало.
Господин X. Чудак! Разве ты можешь увидать в зеркале свою собственную спину? Нет, в самом деле, если смотреть на тебя спереди, то ты похож на добродушного честного малого, который с открытой грудью идет навстречу своей судьбе, а со спины… ты меня прости заранее, со спины ты похож на человека, которому взвалили на плечи непомерную тяжесть. Ты будто съеживаешься и извиваешься, как человек, который хочет избежать удара палки. И вот теперь я смотрю, как у тебя на спине скрещиваются твои красные помочи, и мне кажется, что это клеймо, ну, скажем, фабричное клеймо, наложенное на тюк с товаром…
Господин Y. Я, кажется, сейчас задохнусь, если гроза не разрядит атмосферы. Встает.
Господин X. Постой! Потерпи немного! Гроза сейчас должна разразиться… Да! А потом твой затылок! Мне иногда кажется, что у тебя там второе лицо, только совсем непохожее на твое настоящее. Твой череп удивительно узок, особенно на уровне ушей. Я уже давно спрашиваю себя, какой ты расы. Молния. Как будто ударило молнией в дом ленсмана…
Господин Y с беспокойством. Ленсмана?
Господин X. Ну да, мне так сейчас показалось. Не беспокойся, с нами от этой грозы ничего не случится. Завтра ты уезжаешь. — Садись лучше, и давай поговорим. Удивительно! Мы с тобой так сошлись за это время, но ты, по-видимому, принадлежишь к числу тех людей, лица которых я никак не могу припомнить, когда их со мною нет. Когда ты уходишь гулять один, я о тебе вспоминаю, но, когда я стараюсь вспомнить твое лицо, мне представляется другой мой знакомый. Правда, ты очень мало на него похож, а все-таки между вами есть что-то общее.
Господин Y. Кто он?
Господин Я не хочу сейчас называть его имени. Когда-то я много лет подряд обедал в одном и том же ресторане и там я почти ежедневно встречал маленького блондина с выпуклыми глазами. Он обладал удивительной способностью пролезать вперед в самой тесной толпе, и при этом он сам никого не толкал, и его никто не теснил. Стоя у двери, он мог Бог знает на каком расстоянии достать себе с блюда кусок хлеба. На людях он был всегда необыкновенно весел, а когда он встречал знакомого, то смеялся, целовался и ласкался к нему так, что можно было подумать, что он уже годами не видал человеческого лица. Если ему наступали на ногу, он виновато смеялся с таким видом, будто просил прощения за то, что попался вам на дороге. В течении двух лет мы встречались с ним ежедневно, и я забавлялся тем, что старался угадать, кто он и чем он занимается. Я никого об этом не спрашивал, это бы сразу испортило мне мое удовольствие отгадывать. Этот человек обладал той же особенностью, что и ты. Никак нельзя было определить, кто он. Я его принимал то за учителя в отставке, то за унтер-офицера в штатском, то за фармацевта, то за писца, то даже за агента сыскной полиции. Но всегда мне казалось, что он весь состоит из двух совершенно разных половин, потому что спереди он казался совсем другим человеком, чем сзади. Однажды я случайно прочел в газете о крупном подлоге, совершенном известным видным чиновником. Потом я узнал, что мой загадочный блондин оказался соучастником этого подлога. По наведенным справкам этот господин держал раньше библиотеку для чтения, а потом стал доставлять полицейскую хронику в одну большую газету. Я никак не мог понять, какая может быть связь между подлогом, полицейской хроникой и той странной двойственностью, которая поражала меня в этом человеке. Я и до сих пор не решил этого вопроса. Потом я как-то справлялся у приятеля о том, понес ли этот господин наказание или нет, но тогда мне не удалось узнать ничего положительного, мой приятель и сам не знал об этом ничего достоверного.
