Вернувшись на родину, Кучинский купил в Петербурге на Васильевском острове большой каменный дом и стал каждое утро являться в Департамент на службу. Государь благоволил к опытному дипломату и простил ему очередной провал, списав случившееся на пылкий нрав влюблённых французов.
Тем временем повзрослевшая Полина оставалась верной своим привычкам, и, появившись в высшем свете Северной Пальмиры, тут же завела целый сонм обожателей. Стрела Амура поразила и сердце молодого, но уже популярного в столице поэта, стихи которого печатались в «Северной пчеле», и критики благосклонно прочили ему славу великого Пушкина. Юноша бледной тенью повсюду следовал за Полиной Николаевной, чуть не ежедневно посвящая ей сонеты. Так родился самый пронзительный в его творчестве цикл стихов, названный автором «Письма в никуда или обратная сторона любви». Полина откровенно потешалась над бедным поэтом, чем делала его жизнь совершенно невыносимой.
— Так и быть, Александр, я дам Вам шанс, — как-то раз сжалилась Полина над влюблённым и поэтому сильно поглупевшим юношей. — Вы можете заслужить мою благосклонность, если в Новый год до двенадцатого удара часов принесёте мне в будуар красную розу. Не спешите радоваться! Розу Вы должны принести с левого берега Невы, проделав весь путь до Васильевского острова по льду. И не вздумайте подъехать к моему дому на извозчике и ждать за углом наступления полночи. Обман невозможен! Я пошлю слуг на берег Невы, и до двенадцати часов они будут ждать Вас на набережной, напротив въезда на нашу линию.
— Эта ночь будет для меня счастливой! — радостно улыбнулся поэт. — Часы в вашей гостиной не успеют отбить полночь, как я положу к вашим ногам красную розу.
С этими словами он надел свой знаменитый меховой картуз, отороченный мехом полярной нерпы, и скрылся в ночной тьме.
1 января в полдень слуги выловили из трещины между льдинами красную розу и отороченный мехом полярной нерпы картуз. Весь высший свет Петербурга испытал шок! Юный гений погиб из-за нелепого каприза легкомысленной прелестницы. Сама же Полина, как ни в чём не бывало, кружилась возле нарядной ёлки, шутила, и была необычайно оживлена. Родители Полины терялись в догадках и не знали, что делать. Поведение любимой дочери мало было назвать моветоном, в её легкомыслии было что-то пугающее и неестественное, как неестественным и обманчивым бывает румянец на щеках больного чахоткой. Так неестественно девушка вела себя ровно девять дней. К исходу девятых суток Полина потеряла интерес к окружающим, стала молчаливой и задумчивой, словно прислушивалась к себе. До глубокой ночи она бродила по комнатам, и как только часы пробили полночь, кликнула слуг.
