Он прошел этим гулким коридором до лифта и поднялся наверх, сдав пропуск и сняв шлем и защитный костюм, встал под душ. После, одевшись, снова вошел в лифт и, поднявшись выше, зашел в столовую.
В зале была одна Лидия Петровна, она осторожно и медленно ела мороженое.
Павел Иванович заказал окрошку, лангет и сел за ее столик.
— Павел Иванович, вы не будете возражать, если мы сегодня посетим вас? — весело спросила Лидия Петровна. — Наш коньяк, ваши фрукты. Мальчики в честь вашего отъезда решили сегодня выбраться из своих камер.
— Если в честь отъезда, то можно, — улыбнулся он.
Лидия Петровна встала:
— Отлично. Значит, до вечера…
— Как там Шабалин?
— Только что из их «подземелья» раздался крик радости, звонил Макушкин: Шабалин нашел формулу.
— Молодцы! Я сейчас позвоню ему.
Но звонить не пришлось. Шабалин сам явился в столовую. Бледный, с запавшими, но блестящими глазами, он тяжело шел от двери.
— Станислав Юрьевич, вы опять обедаете не вовремя? Безобразие! Объявляю выговор… Садитесь…
Лидия Петровна быстро исчезла.
Шабалин молча сел, насупившись, поставил руку локтем на стол и опустил в ладонь голову:
— Я есть хочу.
— На, — все так же хмуро сказал Павел Иванович и пододвинул Шабалину свою еще не тронутую окрошку, — мне принесут, ешь.
— Спасибо! — Стал шумно есть и чертить на салфетках, рассказывать, как бился весь день над формулами и делал опыты.
Шабалин недавно защитил докторскую, но почему-то не был рад этому. Он был умен, вспыльчив и упрям. Шабалину предлагали место в научном центре — отказался.
— Где будет Павел Тёкин, там буду я, — говорил он.
Павел Тёкин был благодарен ему за это, потому что он очень трудно сходился, привыкал к новым людям. О лучшем помощнике он и не думал.
Вечером в его коттедж на двух машинах пожаловали гости, все в черном, важные и чересчур внимательные к единственной даме.
— Знаете, — потирая руки, сказал Шабалин, — да пусть простит меня женщина, я снимаю пиджак и готовлю шашлык… Ладушка, будь добра, поищи в этом доме передник… Я, братцы, уже забыл, когда баловался коньячком. Думаю, что шеф меня за это не осудит, а?
— Шеф тебя не осудит, — возбуждаясь предстоящим весельем, пообещал Павел Иванович.
Все пошли по дорожке, выложенной плитняком в саду, к озеру. Там, на берегу, у огромного мраморного валуна, до половины утопающего в воде, будто забрел какой-то дивный зверь напиться и окаменел навсегда, стоял крепкий столик и низкие широкие чурочки да несколько шезлонгов, сложенных под столиком. Рядом была горка полешек, накрытая сверху куском пленки, и несколько задымленных кирпичей.
