По залу слонялись артисты – гордость культуры Совка. Я узнал Цыгана и вечно рычащую, как реактивная турбина, певицу по кличке Ниловна. Прозвище это дали ей завистливые коллеги за ее горячую дружбу с Петром Нилычем Демичевым, тогдашним министром культуры, опущенным в министры из кандидатов в члены Политбюро.
Юморист Хазанов мыкался среди цензоров – они были озабочены тем, что ему можно говорить, а что нельзя. Хазанов делал тогда лишь свои первые шаги в коридорах власти; он сдавленно хихикал. По залу гулял и национальный русский Бас, нестерпимо серьезный господин. Бас с глубоким удовлетворением предвкушал скорое продвижение по карьерной лестнице.
В Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца не пригласили пожирателей огня, женщин-змей, вращательниц обручей, жонглеров, актрисок, поющих сладкие песенки и обладающих соответствующими формами. Этот контингент щедро использовался для пикничков на загородных дачах и приемов иностранных гостей из братских стран. Не было в зале и обычных нимфеток в пачках, задранных до носиков, чтобы все снизу было видно. Помнится, я отводил глаза от этих накрахмаленных трусиков, обтягивавших фасолевидные детские задницы. Почему-то у этих бедных девочек и мальчиков, которых сотнями держали в помещениях за сценой Кремлевского дворца, ножки были в фиолетовых крапинках, что вызывало во мне особенную жалость.
Я попробовал инструмент – это был вполне сносный Стейнвей. Мне предстояло сыграть этюд Скрябина, и, неизбежный на таких мероприятиях и поэтому набивший оскомину, «революционный» этюд Шопена. Проверил акустику. Неплохая, по крайней мере не «бумкает», как это часто бывает в больших залах без мебели, не приспособленных для концертов. Поехал к себе на «Динамо» немного отдохнуть…
Вечером меня сразу провели на мое место. За большим Т-образным столом уже восседали члены Политбюро и ЦК КПСС. Главное начальство – на поперечной палочке, второй сорт – на ножке. Чуть в отдалении расположилась импровизированная сцена, высотой метра полтора, на которой стоял рояль. Стол для артистов стоял параллельно длинному столу и почти впритык к сцене. Охранники хоронились около стен и на глаза не лезли.
От ИХ лиц меня сразу стало мутить. Почти все начальники были маленького роста, сам Леонид, выступавший в программе «Время» эдаким крупным мужем, был на самом деле пузатым карапузом. Лица у всего партийного начальства были отвратительного цвета, с плохой, часто щербатой, кожей. Прокуренные, почерневшие, редко расставленные зубы были похожи на мелкие порченые кукурузные зерна. Одеты были начальники в импортные костюмы, подогнанные по их скверным фигурам. В центре стола торчал, как жердь, «аскет» Суслов, похожий на вурдалака с бледно-синюшным лицом. Рядом с начальниками сидели их жены. Почти все – толстые, туповатые «нюрки». Запомнилось выражение жадности на их заплывших жиром лицах. Маленькие свинячьи глазки.
