— Упустишь Катрин, и это будет преследовать тебя дольше и настойчивее любого призрака, — сказал Коддин.
Просвистела стрела. Угрожающе близко.
— Бежим! — крикнул я.
Сколько бы мудрых советов ни припас Коддин для меня, пусть подождут своего часа. Сейчас для них не время.
— Бежим! — крикнул я. Но лиловую ленту не поднял, потому что у меня созрел план, и упасть пронзенным стрелой в него не входило.
Я и раньше хоронил братьев, более того — друзей, но никогда заживо.
Мы оставили Коддина в его каменной могиле живым, но обреченным. Мы беспорядочно отступали, не прекращая бой вокруг места его погребения. Я присоединился к дозорным, прорубая себе дорогу в толпе солдат Стрелы, будто я рвался к Логову. В бою ты забываешь о том, что тебя мучает. Вдруг все беды кажутся ничтожными, когда вокруг звенит острая сталь, от которой только поспевай уворачиваться.
Возможно, со мной что-то не так. Возможно, отчасти это результат тех трех шагов, которые я сделал, покинув мир благоразумных, порядочных людей. Но мало что доставляет мне удовлетворение, сравнимое с удовлетворением от поединка, когда скрещиваются мечи, потом следует быстрый ответный удар и крик врага. О Боже, звук и ощущения меча, мягко проникающего в плоть, сладкозвучнее мелодии флейты. При условии, что это не моя плоть. И это неправильно. Но это так.
Я дрался лихо, но враг прибывал, словно каждый из них стремился к смерти, как мотылек к огню. Мы отступили, заставляя их поскальзываться в лужах крови и спотыкаться о трупы. Многие из нас сумели избежать удара, развернуться и пуститься в бегство. Многим не удалось. Две трети дозорных устремились в узкую долину, оттуда карабкались по крутым склонам на широкий плоский уступ горы. Остальных, даже легко раненных, что мешало им резво бежать, поглотила волна накатившей армии.
Ледяной ветер пронизывал насквозь. Мы почувствовали его особое зверство, взобравшись на пологий склон. Пока бежали и лезли вверх, разогрелись, а здесь враз остыли и обессилели.
Ветер давил стеной, и мы с трудом продвигались вперед — разрозненная толпа, — не соблюдая строя и званий. Сейчас снег ослеплял, снежинки, как крошечные осколки стекла, не прилипали к камням. Снеговая граница сверкала и блестела, она была очень близко. Белизна скрывала впадины и выступы, творя однообразие, которое тянулось до самого перевала Голубой Луны, заваленного снегом и бесполезного для беглецов, и далее до горного пика Ботранг, и далее до небес.
