Этот пассаж найдёт отклик в сердце читателя. Читатель просто не сможет не посочувствовать тем несчастным, кому выпало на роду жить, например, с фамилией «Чубайс». Не говоря уже о множестве очень хороших Кудриных, или Немцовых, или Шендеровичей, которые наверняка есть на свете. В чём их вина? Да ни в чём. И что, они все теперь должны стыдиться своей фамилии?
На глазах у изумлённой публики мрачный фарс а-ля Кафка, нагнав страху, превращается в какую-то простецкую веселящуюся бяфку. Кстати, самое время запустить смешную шутку. Например: «Я похож на того, кто ездит в Турцию? Там уже столько наших! Везде русская речь: сэйл, шопинг, хау мач». Но не будем чрезмерно привередливы. В двух новых пьесах Войновича действительно встречаются неплохие остроты и целые забавные страницы. Вот только почему они выглядят как идеальные сценарии для юморесок в «Комеди Клаб»? Там ведь тоже попадаются очень неплохие скетчи.
Спаиваемый иностранец – смешной. Продажный чиновник – продажный и смешной. Хохол, прыгнувший из шофёров в бандиты, а из бандитов в олигархи, – смешной тоже. С хохлом, правда, проблемка: то он говорит как сельсоветский Мыколка, а то – так речисто и чисто, прямо как Николай Добролюбов. И непонятно, почему такая стилистическая перемена. Загадка. Надо сказать, главная загадка книги. Потому что со всем прочим всё очень скоро становится совершенно ясно. Будет русский бунт, бессмысленный и беспощадный, и все хорошие уедут на белой машине в голубую даль, которая условно обозначена на глобусе как «Америка». Именно эта умилительная прямота сакральных смыслов роднит позднего Войновича с поздним Эльдаром Рязановым, с той разницей, что последний ещё тасует колоду любимых актёров. А ведь писатель хотел, он правда хотел как лучше. Чтобы Жорик вырос хорошим, отринул дурную наследственность и женился на Свете. Чтобы чиновничья дочка предпочла бедного поэта (говорят, хорошего, но тут уж придётся поверить без доказательств). Войнович даже сделал это – пусть пунктирно, наспех, но практически сделал: поженил всех хороших, зачеркнул неправильную наследственность, вписал правильную, ввёл изрекающего пророчества Барда-резонёра. Однако вот ведь какая штука. Счастье не капсулируется. Оно вынуждено расцветать посреди людей грубых. Бессмысленных. Беспощадных. У счастья нет шанса в этой подчёркнуто недружественной среде, нарисованной бескомпромиссными мазками авторитетного диссидента. Комсомолистый слог шаркает ногами по-стариковски. Он всё ещё прям, он выглядит вполне, у него и зубы все на месте, он вполне может покусать на злобу дня, но он не знает, куда идти, и мыкается, и нарезает круги, словно пластинка, отыгравшая в патефоне…
