Вскоре наемница принесла обед: ветчину с картошкой, — который парни тут же умяли. Судя по часам, был ранний вечер, однако спать совсем не хотелось. Томас присел на стул лицом к друзьям. Что делать? Как быть? Он все еще злился на себя: есть воля действовать, зато нет плана.
Первым после обеда заговорил Минхо.
— Может, сдадимся этим кланкорожим? Выполним требования? Потом как-нибудь в один прекрасный день, сытые и толстые, сядем вместе и посмеемся?
Прикалывается, чертяка.
— Ага, и ты найдешь себе клевую телку, остепенишься, заведешь детей. И вместе вы станете смотреть, как мир утонет в море шизов.
Минхо подхватил:
— Потом ПОРОК найдет-таки лекарство, создаст матрицу, и все мы будем жить долго и счастливо.
— Ни фига не смешно, — пробурчал Ньют. — Даже если матрицу найдут… Вы сами видели, что творится в Жаровне. Заколебемся ждать пока мир станет прежним.
Томас, ни о чем не думая, тупо пялился в пол.
— После всего, что с нами сделали, я ПОРОКу не верю. — Он все еще не мог оправиться от известия, что Ньют болен Вспышкой. Ньют — человек, который на все пойдет ради друзей. А ему вынесли смертный приговор, обрекли на медленную и мучительную гибель от неизлечимой болезни. — Этот Дженсон считает, что у него все схвачено, что все жертвы — во имя общего блага. Неужели так необходимо выбирать меньшее зло для спасения планеты? Даже те, у кого есть иммунитет, долго не продержатся. Девяносто девять целых и девять десятых процента населения постепенно превращаются в безумных чудовищ.
— Это ты к чему? — спросил Минхо.
— Это я к тому, что до того, как мне стерли память, я еще верил в бредни ПОРОКа. С меня хватит.
Сейчас Томас боялся лишь одного: если он вернет память, то откажется от своих слов.
— Значит, постараемся не прощелкать еще один шанс, Томми, — сказал Ньют.
— Завтра, — добавил Минхо. — Завтра мы как-нибудь да выкрутимся.
Пристально посмотрев на каждого из друзей, Томас согласился:
— Да, завтра. Как-нибудь да выкрутимся.
Ньют зевнул, и тут же — как это водится — зевнули остальные.
— Заканчиваем терки и спим.
Целый час Томас таращился в темноту и только потом сумел заснуть. И тогда же пришли сновидения — много обрывочных картинок из прошлого.
Перед ним за столом сидит женщина. Улыбаясь, она смотрит Томасу прямо в глаза. Осторожно отпивает из горячей кружки, вновь улыбается.
— Давай ешь свои хлопья, — говорит она. Это мама; доброта и любовь видны в каждой черточке ее лица, когда она улыбается. Она ждет, пока Томас доест завтрак, и только потом, потрепав сына по голове, уносит пиалку в мойку.
