— Вызывали? — морщась, спросил Борман.
Медленно подняв помутневшие глаза на вошедших, Емельянов кивнул на кружки и флягу, стоящие на грубо сколоченном дощатом столе.
— Не стойте, садитесь. Помянем ребят…
Сидеть было не на чем. Следопыты просто обступили стол. Емельянов разлил остатки спирта по кружкам.
— Столько человеческих жизней эта война жрет… Совсем мальчишки, и пожить-то толком не успели. А все жрет и жрет. — Он стукнул кулаком по столу.
— Да, жалко ребят, — согласился Борман.
Раскачиваясь, старшина поднял свою кружку. Рука его дрожала.
— Они своей жизнью купили право на жизнь для других, понимаете… Вот такая арифметика.
Следопыты согласно закивали.
— Помянем их души. Наше дело правое — враг будет разбит. Будем бить гада до последней капли крови.
Емельянов залпом выпил спирт. Следопыты последовали его примеру. Чуха поперхнулся, зайдясь в кашле.
— Вы вроде земляки командиру, — вздохнул старшина. — Он же моложе вас был. Вторую неделю на фронте. Во время первой атаки он не смог поднять солдат. Не смог — страшно! Карпенко ему предупреждение сделал. Еще раз подобное — и под трибунал. А сегодня была его вторая атака. Он смог… Мальчишка совсем. Каждый день маме писал.
Емельянов закурил.
— Такое дело, бойцы. Нашего лейтенанта и тела тех, кого удалось с поля боя забрать, надо захоронить.
* * *
У едва заметной тропы возле трех высоких сосен следопыты отработанными движениями рыли могилу. Почва была песчаной, и работа продвигалась быстро. Рядом лежали тела Демина и двух солдат, которых удалось вытащить с поля боя. Переводя дыхание, Спирт облокотился на черенок лопаты.
— Интересная штука жизнь. Там разрывали, здесь закапываем. Где смысл?
Борман кинул взгляд на убитых.
— Слушай, ты, философ, как вариант, прикинь, чей ты череп тогда в блиндаже в руках держал?
— Решил меня попутать? Да хоть и свой, какая разница?
Чуха поднял глаза к безоблачному небу.
— Надо что-то делать, еще чуть-чуть — и я с ума сойду.
— Решили же, прорываемся к озеру — и домой, — зло процедил Спирт.
Он подошел к телу Демина, схватил за ноги и потащил его к могиле.
Череп бросил лопату в сторону:
— Слушай, Спиртяга, у тебя сердце есть?
— Ты это к чему?
— К тому, что человеком надо быть.
— Не тебе мне мораль читать. Что-то не припомню, чтобы ты тогда о них переживал. Все, помню, заразиться боялся и о деньгах думал.
— Я, конечно, такая же скотина, как и ты, но если еще раз хотя бы одно слово плохое про них скажешь — пасть порву.
