Ладуха еще некоторое время продолжал съемку, и впоследствии, при демонстрации фильма, на экране еще долго светилось теперь уже умиротворенное лицо Павлухина.
Отложив кинокамеру, геолог осторожно приблизился к телу. Он смотрел в ставшее чужим лицо со сложным чувством суеверного страха, любопытства и отвращения. Пересиливая себя, притронулся к щеке Павлухина кончиками пальцев и с большим трудом удержался, чтобы тотчас же не отдернуть руку. Щека была теплая и живая, совсем нормальная, если не считать ее чрезмерной бледности. Ладуха осторожно похлопал по щеке. Лицо было как ватное. Он потрепал активнее, потом залепил несколько пощечин средней силы. Океанолог не реагировал. Тогда Ладуха вернулся к рюкзаку и отыскал на дне флягу с водой. Воды было достаточно: около трех литров. Он вернулся и едва не вскрикнул.
Павлухин уже сидел, вполне осмысленно осматриваясь вокруг. Лицо его порозовело, и только усики несколько тревожно топорщились на верхней губе, словно прошитые, подчеркивая растерянность и беспокойство. Но внимание геолога привлекло совсем другое, — Павлухин проследил за его взглядом и, оглянувшись, даже привстал от неожиданности: роща стремительно меняла свой облик. Незаметная для глаз жизнедеятельность прорвалась бурным метаморфозом, сменилась вспышкой непривычной для человека активности. Кусты оставались неподвижными, но снизу, от корней, наплывала черная волна, окрашивая каждое растение в траурный цвет. Вслед за волной по всему стеблю формировались попарно расположенные острые почки. Весь этот процесс длился какую-то минуту и завершился, когда листья покрылись бахромой, словно сажей.
Стряхнув оцепенение, Ладуха бросился к киноаппарату, но было уже поздно: роща опять стояла застывшая и немая. Он выругался сквозь зубы и на остаток пленки заснял траншею, рощу и Павлухина рядом с ней.
— Что и требовалось доказать, — спокойно произнес океанолог. Он сидел, демонстративно оперевшись спиной о кусты, и тщательно ощупывал новоявленную шишку. Результатом остался доволен: если прядь волос слегка напустить на лоб, то шишку не будет заметно. — У тебя что-нибудь есть?
Ладуха с досадой пнул ногой рюкзак, наполненный бесполезной теперь аппаратурой.
— Не успел. А сейчас она, конечно, затаилась. Как самочувствие?
— Вполне сносное. Кажется, свершилось, а?
— Страшно было?
— Душно, что-то гнетущее… Меня будто вывернуло наизнанку. Почти ничего не помню, только какие-то смутные подсознательные образы. Бред собачий, — добавил он.
