Павлухин не слышал. Он с напряженным интересом вглядывался вниз.
«Какая ерунда, — с непонятным облегчением думал он. — Дрянь, ржавая проволока, металлолом… Неужели так вот и происходит что-то такое, и в такой вот чепухе таится открытие?»
Ему казалось, что он совершенно спокоен, что в голове у него царит полная ясность. Он не замечал, как бешено колотится сердце, не сознавал, что сам он стоит бледный, почти в прострации, впившись взглядом в багровый клубок, казавшийся отсюда живым.
Возбуждение все нарастало, мысли, перескакивая с пятого на десятое, бесследно проносились в голове. Позднее он не мог точно вспомнить, о чем думал в те минуты, Сохранились только полустертые обрывки мыслей о бессмертии и вечной молодости. Но об этом он позднее и не любил вспоминать, даже наедине с самим собой.
Еще минута — и его бы захлестнула паника.
Ладуха вдруг нерешительно сказал:
— Ты знаешь, мне что-то не очень хочется туда идти… Такие перемены всего за четыре дня…
Это было так на него не похоже, что Павлухин даже усомнился: тот ли самый перед ним бравый силач? Стряхнув оцепенение, он энергично спросил:
— Что? Изменилось? Может быть, это к лучшему. Может быть, оно цветет, а? Цветы преисподней! Поехали — время не ждет…
И первым начал спускаться в траншею.
* * *
— Видишь? — вполголоса сказал Ладуха. — Они все сидят на дайке. Коротенькая такая андезитовая дайка. Я ее проследил — метров сто пятьдесят всего длиной. Материал менее стойкий, чем вмещающие породы, поэтому быстрее выветривается. Но не только поэтому: я думаю, посильное участие в разрушении принимают и кусты этой рощи. Как бы там ни было, на этом месте образовалась впадина, но она только здесь, где роща, а дальше дайка скрыта под осыпью. Контроль очень четкий. К тому же, смотри: роща противостоит осыпи… А вот здесь я обедал, — непоследовательно заявил он и разворошил ногой головешки старого костра. Небрежно пнул консервную банку из-под тушенки; дребезжа, она подкатилась к самым кустам и скрылась среди них.
Здесь, казалось, было еще жарче, чем наверху. В знойном безмолвии стояли двухметровые кусты, стояли сплошным частоколом — взрослому человеку не пролезть. Вблизи впечатление не изменилось: тот же ржаво-бурый цвет и какая-то неопрятность. По два больших обтрепанных листа, свернувшись в трубочки, почти лежали на необычайной голубоватой почве; между листьями торчал высокий, в руку толщиной, стебель, постепенно сужавшийся к вершине и увенчанный маленькой серой шишкой. Между черенками листьев и стеблем таилось по одной почке — видимо, из них вырастут молодые листья, когда старые отомрут. Вот и все.
