— The stupid little bastard![1] — произнес он с возмущенным видом.
Албанцы все еще молчали.
— He need to be punished![2] — продолжал бушевать Филатов и даже замахнулся растопыренной пятерней, показывая, как он влепил бы затрещину злополучному подростку.
— Куда вам нужно в Белграде? — спросил водитель по-сербски, не отрывая подозрительного взгляда от его лица.
— Я don't знать сербский well,[3] — сказал Филатов, нарочно коверкая слова.
— Where are you going?[4] — вмешался пассажир.
— In the down-town,[5] — сказал Филатов, хотя ему хотелось ответить, что он уже приехал и выйдет здесь.
Они отвернулись. Машина тронулась с места. С этих пор Филатов не услышал от них ни единого слова по-сербски. Да и по-албански они теперь разговаривали мало, изредка обмениваясь короткими репликами в одно-два слова.
Филатову не хотелось думать о том, как могли бы развиваться события, если бы попутчики узнали, что он прекрасно понимает сербский язык, приехал из России и произошло это где-нибудь на пустынной дороге.
Он вышел за пару кварталов от гостиницы «Москва», расплатился и на прощание приветливо помахал водителю рукой. Тот криво усмехнулся и рванул с места, обдав Филатова выхлопными газами и грязью из-под колес. Филатов даже не успел разглядеть номер «вольво».
Подойдя к гостинице, Филатов еще издали увидел машину Милоша. Сам он стоял возле крыльца и разговаривал по телефону. Вокруг него ходили какие-то люди с рациями. Вид у всех был такой, будто они чем-то обеспокоены. «Заботливый папик опять желает поговорить о дипломатическом будущем своей дочурки», — криво усмехнулся Филатов, почувствовавший себя после приключения с албанцами более уверенно, чем прежде. Продолжать унылые беседы про МГИМО ему больше не хотелось. Он повернулся и решительно зашагал прочь.
Вдогонку у него мелькнуло желание рассказать Милошу о подозрительных албанских ребятах, но он подавил его. «Пусть сам ищет, — решил Филатов. — Кто здесь замминистра внутренних дел, он или я? Это его работа».
Албанцы были сейчас его союзниками. Если они докопаются до истины, то это станет известно всем, и тогда и ему не придется ничего делать дальше. Хорошо бы. В противном же случае придется доискиваться самому. Филатов хорошо себя знал. Ему очень не нравилось, когда его дурачили. И особенно когда делали это таким беспардонным образом, как сейчас. Не будь этого, он забыл бы обо всей истории.
И действительно, какое ему дело? Ведь не больше же ему нужно, чем самим сербам? «Надо же так страховаться — даже выступить не дали, — возмущался он. — А я ведь вовсе и не собирался говорить ничего крамольного. Просто хотел отдать последнюю дань человеку, к которому испытывал уважение, только и всего. Не надо было им выпасать меня так плотно, даже если и очень хотелось…»
