— Издалека приехали?
Горбун поспешно кивнул: издалека, да-да! Сестра его вздохнула, и вдруг Наримантас увидел, что она привлекательна, хотя далеко не красавица. Ее лицо простила вздернутая верхняя губа. Под большим лбом, в широко прорубленных глазах таилась какая-то непонятная забота, не имевшая отношения к происходящему. Вздохнув, она пыталась пригладить большой широкой ладонью юбку на бедре, правда, безуспешно, складки так и остались, тогда девушка стеснительно улыбнулась, обнажив розоватые десны, и вдруг запахло надкушенным яблоком — белым наливом. От улыбки ее как бы пришел в движение застывший воздух, напряжение согнутого лука ослабло — брат словно отпустил натяную тетиву, но было ясно: потребуется, он снова напружится и будет готов к битве. Где Наримантас ее видел? Где? Так ведь это же Казюкенас! На Наримантаса смотрели глаза отца, но не полные ожидания, ловящие каждое его неосторожное слово, а терпеливые и ненавязчиво внимательные. Глаза брата могли быть такими же, однако сейчас в них горели злые огоньки.
— Я Наримантас, врач Винцентас Наримантас, а вы кто такие будете? — Прилипшая к его лицу теплая и приветливая маска приглашала молодых людей к откровенности, хотя он отлично знал, кто они и почему вынуждены умолять о том, что всем прочим разрешается без особых просьб. Юноша, почувствовав его неискренность, вспыхнул, а девушка опустила глаза, стыдясь и за врача, прикрывающегося фальшивой улыбкой, и за брата, принудившего Наримантаса лицемерить.
— Мы как все! Просто люди!.. Знакомые… — Горбун не умел лгать.
— Понимаю… А конкретней?
— Да не слушайте вы его! — Девушка вышла вперед, умоляюще посмотрела на брата. — Мы…
Юноша отстранил сестру, мягко, но решительно — если уж приходится унижаться, если идти на позор, то пусть это касается его, только его!
— Он мой отец! Да! Какое счастье объявить об этом миру… Вам не кажется?
Фальцет юноши звенел в ушах Наримантаса, как бьющееся стекло.
— Вынужден огорчить вас, милые мои. Сегодня не могу разрешить посещение… Буду откровенен — ни сегодня, ни завтра. — Наримантас почувствовал во рту приторный металлический привкус, какой бывает от чая, куда положили слишком много сахара… А славно было бы втиснуться между ними, обнять обоих за плечи и зашагать по вестибюлю, чувствуя, как сплетаются их тени, как объединяет их общая забота. И от этого стало бы легче. — Больной Казюкенас лежит в специальной палате…
— В специальной?! И здесь в специальной! — Длинная рука горбуна взметнулась, сжалась в кулак и заколотила по ладони другой руки. — Но мы требуем! Я!..
