Пауза.
– Ты понимаешь, чего мне стоило не сорваться, когда я узнал, что Бенито похищен? Я мог начать войну, от которой чертям бы в аду тошно стало! Эх!.. – Он махнул рукой и щелчком отправил то, что осталось от сигары, прямо в угол.
Дон хефе меня озадачил. Вновь. Цепочка, сложившаяся несколько минут назад, перестала складываться. Нет, она была как бы логична, но чего-то в ней не хватало, маленького такого элемента, и я не мог понять, какого именно.
– Я ничем не могу помочь вам, сеньор. Может донья Тьерри и не дешевая шлюха, но чем купил ее я… Не имею понятия.
Иного дон Виктор услышать и не ждал. Он лишь бегло бросил в сторону «яйцеголовых» помощников:
– Я так и думал, приступайте.
– Эй, не надо!.. – закричал я и попытался дернуться, но двое стоявших рядом «быков» подхватили меня под руки, и как ребенка, потащили к страшному креслу. Захваты их были похожи на гидроцилиндры шлюзовой системы, такие сто атмосфер выдержат, где уж мне вырваться…
Меня посадили, несмотря на все попытки сопротивляться, зафиксировали руки, ноги, голову. Затем специалисты в белых халатах принялись подключать ко мне различные провода и надевать загадочные устройства.
– В твоих интересах говорить чистую правду, юноша. Чем быстрее мы найдем ответы на вопросы, тем быстрее для тебя закончится этот кошмар, – прокомментировал Виктор Кампос бесцветным голосом.
– Но я, правда, не знаю, дон Виктор! – почти жалобно выкрикнул я. Хефе в ответ усмехнулся.
– Верю. Но если ты не знаешь, не значит, что этого нет на самом деле. Готовы?
Один из яйцеголовых кивнул.
– Приступайте.
Второй помощник старым добрым шприцем, а не современным иньектором, сделал мне укол. В голове сразу поплыло. Первый долго смотрел на мою реакцию, а затем заговорил тягучим монотонным голосом. Угу, именно тягучим и монотонным, и очень тяжелым, как каменная плита. В этот момент я видел его слова, ощущал всю их тяжесть на своих плечах.
– Сейчас мы будем задавать тебе вопросы. Ты будешь на них отвечать. Не пытайся врать, это невозможно. Молчать тоже не пытайся – будет больно.
Его голос уплывал и уплывал вдаль, я видел и его, в смысле голос, и даль. Даль была сине-голубая, голос же – фиолетовый.
– Все готово.
О, а это второй голос. Более высокий, от него отдавало красноватыми и розоватыми задорными тонами. И он не такой вязкий, более острый. Точно, острый! Как нож! Порезаться можно!
– Как зовут твою мать, Стефанию Шимановскую? – произнес фиолетовый.
– Стефания Шимановская, – ответил я.
