Время между тем продолжало шалить и после срыва в порту. Катарсиса не получилось. Просыпаюсь — и будто снова на корабле. Пау-пау. Психоз.
Я бродила по городу. Просто так. Сидела на лавках, в кафе, читала заголовки газет. Формы не регистрировались, только смысл. За два года нашей войны Буковина стала более идейной, более гиперборейской. Теперь все старшеклассники читали в школе Книгу Часов, причём за это не выдавали оценок. Умно. Мне пришла мысль, что на планете идёт реакция, и она может привести нас к своей собственной теократии. Это меня не беспокоило, посколько это была бы «моя» теократия, но я ещё помнила церковь на Алом Острове и решила помочь православным, если бы их начали притеснять. Православных, однако, не тронули. Наш Верховный Совет никогда не мог похвастаться клинической глупостью, свойственной некоторым правительствам Вавилона. Но в те дни я очень хорошо могла себе представить, как я стреляю в своих. Мне тогда было всё равно, кого убивать, лишь бы они были похожи на гитов. Если бы это были свои, то тем хуже для них. Я до такого дошла.
Мне стукнуло двадцать пять.
Сентябрь. Я носила капюшон, потому что СМИ как-то пронюхали о солдате по имени Джейн Грэй. Теперь по Хориву сновали журналюги. Я пряталась от них ради их собственной безопасности.
В то утро я гуляла по берегу Днепра, когда моё внимание привлекло что-то, лежащее на асфальте. Обрывок грязного меха величиною с ладонь… Чья-то рукавичка? Я подошла и нагнулась. Это было погибшее животное — кролик или маленький шушик. Не котёнок, потому что на нём не было видно хвоста. Оно было сплющено, изуродовано и измято до полной неузнаваемости. Что за враг настиг его здесь, на улице города, и придал ему такой вид? Большая собака? Но собака не бросила бы добычу. Очевидно, бедное существо стало жертвой проходящей машины. Угодило ночью под колёса и валяется теперь здесь, совсем недавно живое. Смерть, смерть на улице жизни, на Этерне, в Рийаране, в Хориве… Она таится в засадах, голодная смерть. Не успела я отойти от трупика на три шага, как подлетела ворона и принялась его клевать.
* * *
Я сидела на лавочке с видом на Алый Остров, когда ко мне подсел этот вавилонянин.
— Не странно ли, — без «здравстуйте» промолвил он, — видеть гиперборейца, который принял даруемое нашей эпохой техническое бессмертие, в то время как гиперборейские боги, которым он предан, каждый по-своему поддались смерти? Кажется, это парадокс.
— Нет. Это непонимание смысла жертвы, — ответила я. — С Вашей стороны. Неру, Ран и Андрей умерли не ради красивой смерти для самих себя, а ради жизни для многих. Один человек умирает — многие люди живут. Это добрый обмен.
