— Напишу Эдварду, — прошептала она.
Она взяла перо, но задумалась. Ей было трудно писать Эдварду: беря перо, разглаживая бумагу на столе, она видела брата перед собой. Его глаза были слишком близко посажены; ее раздражало, как он взъерошивал свой хохолок перед зеркалом в передней. У нее было для него прозвище — «Клин». Но письмо она начала так: «Дорогой Эдвард…» — прозвище сейчас было не к месту.
Моррис поднял глаза от книги, которую пытался читать. Скрип пера Элинор раздражал его. Она остановилась, потом стала вновь писать, затем положила голову на руку. Конечно, все заботы ложатся на нее. И все-таки она его раздражает. Она всегда задает вопросы и никогда не слушает ответы. Он опять стал смотреть в книгу. Но что толку пытаться читать? Ему было неприятно, что все усиленно сдерживают свои чувства. Сделать никто ничего не может, но все сидят с видом подавляемых чувств. Морриса раздражало вышивание Милли и то, что Делия полулежит в кресле, как обычно, без дела. И он заперт тут со всеми этими женщинами, окруженный ненастоящими чувствами. А Элинор все пишет, пишет, пишет. Писать-то не о чем, — но она лизнула конверт, заклеила его и прилепила марку.
— Отнести? — спросил Моррис, откладывая книгу.
Он встал с таким видом, будто был рад хоть что-то сделать. Элинор проводила его до двери и стояла, держа ее открытой, пока он шел к почтовому ящику. На улице моросило. Элинор вдыхала влажный воздух, глядя на причудливые тени, дрожащие на мостовой под деревьями. Моррис вошел в тень и исчез за углом. Элинор вспомнила, как она всегда стояла у двери, когда он, мальчиком, уходил в школу с ранцем в руке. Она махала ему на прощанье, и он, подойдя к углу, всегда махал ей в ответ. Это была их особенная маленькая церемония, теперь, когда они выросли, забытая. Тени дрожали, а она стояла и ждала. Через минуту он появился из темноты. Прошел по улице и поднялся по лестнице.
— Завтра получит, — сказал Моррис. — Во всяком случае, со второй доставкой.
Он закрыл дверь и наклонился, чтобы наложить цепочку. Когда цепочка звякнула, Элинор показалось, будто они оба признали как факт, что в эту ночь уже ничего не случится. Они избегали смотреть друг другу в глаза: на сегодня с них хватит эмоций. Они вернулись в гостиную.
— Ну, — сказала Элинор, оглядываясь, — я, пожалуй, пойду спать. Сиделка позвонит, если ей что-то понадобится.
— Мы все можем идти, — согласился Моррис.
Милли стала сворачивать свое вышивание. Моррис принялся тушить кочергой пламя в камине.
