Доктор поднял брови:
– Думаешь, Анжела врет?
Женщина обвела взглядом белую стену морга, словно увидела на ней что-то, чего там не должно было быть:
– У Анжелы обманчивая внешность. На самом деле она всех водит за нос.
– Ты настроена против внучки, Ада. Не можешь ей простить, что она дочь Эдди Миллера?
– Ты видишь только то, что лежит на поверхности, Билл, – серьезно ответила миссис Феррер. – Интуиция подсказывает мне, что Анжела вовсе не та, какой хочет казаться. Мне рядом с ней… жутко!
– О чем ты, Ада?
– В том-то и дело, что ни о чем конкретном! Это все на уровне подсознания и предчувствий.
Женщина склонилась над телом дочери и нежно поцеловала ее в высокий гладкий лоб:
– Обрела ли ты теперь мир и покой, моя бедная Хелен? Мы все не без греха. Ты сделала много ошибок, но я прощала и любила тебя и всегда буду любить!
И потом она добавила такие странные слова, что Билл Лоренс, деликатно отвернувшийся, резко обернулся к ней:
– Все, что мы совершаем в этой жизни, непременно возвращается к нам обратно. И даже Господь всемогущий не может защитить нас от зла.
И Ада Феррер заплакала. Впервые за долгие годы.
* * *
Официальное заключение гласило: несчастный случай с летальным исходом. И хотя Ада Феррер не верила в эту версию, она оставила свои сомнения при себе.
Через четыре дня вся община Нью-Эдема собралась на кладбище, чтобы проводить Хелен Карлсон в последний путь. Стоял непривычно теплый весенний день, воздух был наполнен цветочными ароматами, и солнце ярко сияло на пронзительно-голубом небе.
Что это было: знак умиротворения, насмешка или символ глубокого равнодушия природы к собственным детям? «Хватит философствовать!» – приказала себе Сьюзен, мучившаяся этим вопросом, и постаралась сосредоточиться на надгробной проповеди.
– Эта молодая женщина покинула нас в расцвете лет, и мы скорбим о ней, – вещал преподобный Хопкинс. – Это мы понесли большую утрату, а не она. Она завершила свой земной путь и ушла в то царство, где нет ни слез, ни сожалений, ни забот, ни бед, от которых мы страдаем во время нашего земного существования.
Сьюзен притворялась, что слушает преподобного, а на деле исподтишка разглядывала тридцативосьмилетнего вдовца, который никак не мог осознать, что молодой красавицы жены больше нет. Норман Карлсон двигался как робот, его осунувшееся лицо выглядело серым и скорбным, а широкие плечи понуро опустились, словно на них лежала непосильная ноша. Но, несмотря на все эти печальные перемены, высокий, атлетически сложенный блондин выгодно выделялся среди всех присутствующих мужчин.
