— А для чего это вам, господин адвокат, понадобилось осматривать мою комнату? — глядя поверх треснутых очков, поинтересовался кладоискатель.
— Для составления духовной.
— Ну да, ну да… Но ведь завещание нотариус удостоверяет, а не адвокат…
— Вы, несомненно, правы. Я лишь помогаю составить текст.
— Ну да, ну да… А комнаты при чем?
— Они, как и другое имущество, могут быть поделены между наследниками.
— Ну-да, ну-да… А вы, случаем, в полиции раньше не работали?
— Нет, не приходилось.
— Ну да, ну да… А в жандармерии?
— Нет.
— Ну да, ну да… — бубнил бывший археолог, подозрительно рассматривая присяжного поверенного поверх очков.
Жилище музейщика напоминало кладовую, набитую старыми книгами, газетами, осколками древней глиняной и бронзовой утвари, каменными наконечниками стрел, затвердевшими за миллионы лет моллюсками и даже двумя черепами, мирно покоившимися на одежном шкафу.
— Позвольте узнать, это настоящие? — не скрыл удивления присяжный поверенный.
— Конечно, — гордо ответил Корзинкин. — Предположительно, это останки двух сарматских воинов.
— А разве им место не на кладбище?
— Это материал для научного исследования, сударь, — официальным тоном выговорил Назар Филиппович.
Не найдя ничего, что заслуживало бы внимания, Клим Пантелеевич покинул желчного и раздражительного постояльца и прошел к комнате художника Модеста Бенедиктовича Раздольского. Хозяина дома не оказалось, и горничная отворила дверь своим ключом.
По стенам были развешаны картины, в основном — пестрые натюрморты с изображением цветов, выполненные акварелью, и пейзажи, написанные маслом; на стульях лежали подрамники и свернутые в трубочку холсты. Но одна работа явно выбивалась из общего жизнерадостного настроения и притягивала к себе, как глаза гипнотизера. На небольшом, аршинного размера полотне была изображена часть комнат с открытым в осенний сад окном. Вдали, почти у самого горизонта, висело затянутое оранжево-бордовыми тучами зарево, бросающее на землю тень в виде изломанного креста, а в правом углу виднелось большое зеркало в резной окладистой раме. В нем едва отражалось будто сотканное из тени изображение старухи в черном платке. Картина называлась «Следь».
— Духи усопших, не нашедших покоя, изо всех сил стараются зацепиться своими костлявыми руками за мир живых, — проговорил чей-то голос. Ардашев обернулся. Перед ним стоял невысокий человек с настолько густой растительностью на лице, что виднелись только белые пятна лба, носа и тонкие черточки губ. Со стороны могло показаться, что незнакомец провел несколько лет на необитаемом острове и потому не имел возможности посетить цирюльника. — Разрешите отрекомендоваться: Модест Раздольский — автор, — представился мужчина в белой подпоясанной ремешком рубахе и серых просторных брюках.
