– Мэм, – сказала Роудз, – за стеклом никого нет. Это окно в коридор. Мы не допрашиваем, мы беседуем . И даже не в этом дело. Честно говоря, сегодня мы собрались потому, что нас изводит ваш брат. Подает жалобы – дескать, мы мало работаем, не ловим тех, кто развел вашего отца. Ваш брат хотел увидеть «улики». Они перед вами.
– Блин, Лора, – прошептал Уоррен. – Угомонись.
– Это ты мне советуешь угомониться? Ты? Вот кто бы говорил.
– Лора, миленькая. – Это их мать. – Дай людям поработать. Никто не смотрит. Это просто окно.
– А похоже на зеркало.
Детективы всё передавали бумаги через стол. Бризбуа наблюдал за Лорой, смотрел, как в тревоге и напряжении каменеют ее губы; затем тихонько скользнул с кресла, обогнул стол, подошел к окну. Опустил жалюзи. И отражение исчезло. Зеркало превратилось в окошко. В окошке проступил коридор. Пустой.
И в самом деле: никто не смотрел. Не было никого за стеклом.
38
Когда-то на рынке Старого города завершался сахарский торговый путь, и даже сейчас в окрестностях на привязи бродили редкие верблюды, ноги врастопырку. Пряности и зерна всех цветов радуги, шишковатые коренья и лекарственные травы, горы арахиса и проса на плетеных подносах, под зонтиками, чтоб злое солнце не попортило товар. Вот где ей самое место.
По рынку ходили женщины, балансируя полными корзинами на головах, грубыми джутовыми мешками; женщины и их грузы чуть не лопались от достатка, от выгоды. Девушка завидовала богатству торговок, уверенной качке их бедер.
Проходы петляли, путались, лабиринт, казалось, извивался как живой. Щербатые улыбки, негромкие смешки. Она шла, а по сторонам разыгрывались междоусобицы – воздух между ларьками полнился оскорблениями торговок-конкуренток, в жаркой перебранке взлетали, мелькали руки. Споры – это забава. Быстро собиралась толпа, и никто не замечал, как девушка скользила мимо.
Седла фула, кожаные упряжи, отделанные серебром. Прилавки ломились от товаров. Просо и гвинейское сорго. Высоченные курганы ямса, пирамиды апельсинов с Бенуэ. Кассетные магнитофоны, музыка режет уши. Великолепные горы резиновых вьетнамок, стойки пластмассовых солнечных очков. Какое изобилие.
По шатким мосткам она переходила забитые мусором сточные канавы. Вдоль дороги выстроились забегаловки. Мясницкие прилавки, забрызганные кровью и усеянные мухами. Мальчишки, истекая по́том, вертят шампуры, жарят кузнечиков. Она миновала стойки килиши – мясо в корке красного перца вялится под солнцем, восхитительно даже на вид. Она продралась мимо продавцов фате с их супами, густыми от кускуса. Женщины помешивали в бурлящих котлах эфо элегуси – пар отдавал овощами и арбузными семечками, – а в очагах кипели семовита и перечная похлебка. От голода кружилась голова, все тело ныло мечтой о горстке амалы.
