– Мэм?
Она оборачивается – перед ней вооруженный офицер в накрахмаленном зеленом кителе. В полусферах панорамного зеркала черных очков она видит свое лицо.
– Мэм, будьте любезны. Пройдемте.
Он так это произносит – почти спрашивает. Почти, но не вполне.
– Мэм. Пройдемте со мной.
Она прижимает к себе сумку; другого багажа нет.
– Зачем?
– Полиция аэропорта, мэм. Инспектор хочет с вами побеседовать.
3
Отец мальчика негромко говорил на речном диалекте – правду он всегда говорил на этом языке.
– Вот о чем должны себя спросить мать и отец. Если ребенку так лучше, они готовы? Готовы за него умереть?
Вздыхают мангровые леса. Влажное дыхание, тихий плеск. Отец стоял в приливной грязи, тащил пляшущие ртутью сети, а мальчик замер на берегу с острогой наготове.
– Не забывай, – сказал отец, ради пущего эффекта переходя на английский – легко, будто сеть на острогу сменил. – Рыбу убивают быстро. Так добрее.
4
– Лора? Ты дома? Я… с отцом беда. Пожалуйста, возьми трубку.
Слышно, как она глотает слезы.
Лора сплюнула в раковину, метнулась к телефону.
– Мам?
Когда договорили, вылетела в коридор. Куртку натягивала, уже тыча в кнопку лифта.
Ночь кристаллизовалась снегом. Лора перешла пустую улицу, почти бегом спустилась с холма.
Бунгало ее детства – штукатурка на штукатурке, и все прикноплено на крутой улице. Полицейская машина стоит перед домом – новенький «кадиллак-эскалейд» Уоррена забаррикадировал подъезд. Неважно – Лоре парковать нечего.
В детстве ее брат Уоррен считал, что стеклышки, вмурованные в штукатурку, – на самом деле рубины; предлагал Лоре половину выручки, если она их выковыряет.
– По-моему, рубины красные, – сказала она.
– Не привередничай, – ответил он. – Они всякие бывают, как леденцы. Потому и дорогие такие.
В общем, Лора полдня выколупывала из стен зеленое стекло. Раскровянила пальцы, а потом они с Уорреном гордо заявились в лавку на углу, где мистер Ли за эти стекляшки дал им по леденцу на палочке – при условии, что они бросят добычу самоцветов из родительской штукатурки. Лора сочла, что инвестиции неплохо окупились; Уоррен не особо обрадовался. Всю дорогу до дома раздраженно бурчал, а Лора размахивала пустым пластмассовым ведерком и перекатывала леденец во рту. Спустя несколько недель нашла у Уоррена в комнате его леденец, по-прежнему в обертке. Когда Лоре выдали деньги на карманные расходы, брат попытался втюхать ей этот леденец за четвертак.
В родительской гостиной, обшитой деревом, – полицейский. Пистолет в кобуре, тусклые глаза. На подушках крючком связанные наволочки – они тут сто лет уже. Вязаное покрывало на спинке дивана (и наволочки, и покрывало – маминых рук дело). А над диваном на деревянных панелях – громоздкие картинные рамы (дело рук отца – и рамы, и панели). Картины маслом из торгового центра – дождливый Париж, солнечный Маттерхорн. Марсианские пейзажи тоже хорошо смотрелись бы, – родители в жизни не бывали ни в Париже, ни в Альпах. Отец теперь и не побывает.
