— Что вы говорите? — сказала она. — Кто вы? Что со мной происходит? Не надо, пусть это прекратится. Довольно! Довольно! Мне плохо, мне так плохо! Пусть это пройдет!
— Не волнуйтесь, — сказал я. — Сейчас вы не можете понять, что происходит, так что и не пытайтесь. Успокойтесь. Дышите глубже. Оставайтесь лежать на полу и ждите скорую помощь.
— Я умираю! — сказала она.
— Нет, не умираете, — сказал я. — Вы достойный человек. Я пытался вам помочь, но допустил ошибку.
— Кто вы? Где вы? Кто со мной говорит? Кто со мной говорит? Кто со мной говорит?
— Никто с вами не говорит, — сказал я. — Этого нет. Только обязательно дайте медикам наркотики, которые у вас в холодильнике. Я понимаю, что вам не хочется это делать, но это нужно, необходимо. Они должны знать, чем вы отравились. Это не то, что вы думаете.
С этими словами я вышел. И, как я уже сказал, я так и не узнал, грозила ли Валери реальная опасность умереть. Она выжила, это я знаю. Через несколько недель после того вечера я вернулся и убедился, что она выздоровела. Я не вошел в ее дом, потому что боялся. Я счел это лишним. Но я видел, как она бегает. Выглядела она уже совершенно здоровой. Наверняка ее продержали минимум одни сутки в палате для психически больных и, думаю, прописали реабилитационную программу для употребляющих амфетамины, хотя на самом деле она их не употребляла. Я сожалею об этом. Это один из случаев, вызывающих у меня сожаление. Она не заслужила такого потрясения. В целом мой план провалился. Даже сейчас я рассматриваю историю с Валери как радость с примесью горечи. Если бы мое занятие было простым и легким, я никогда бы не обратился к вам. Я старался сделать все, что было в моих силах. (30.05.2008, 10:11–10:50)
Моя попытка получить объяснение
В конце мая Игрек наконец закончил свой рассказ о Валери, и я испытала огромное облегчение. Не потому, что считала его истории неинтересными, — как раз наоборот. Я с прежним благоговением воспринимала все, что говорил Игрек, все еще смотрела на него как на сверхчеловека. Признав его способность становиться невидимым, я перестала критически оценивать его и его речи. Он приходил в мой офис и читал мне лекцию, а я, как малый ребенок, принимала эти рассказы на веру. Но он уходил, и я начинала обдумывать его истории — по нескольку раз слушала магнитофонную запись и заставляла себя серьезно анализировать его информацию, — вот тогда меня начинала одолевать тревога.
— Я не осуждаю вас с нравственной точки зрения, — сказала я ему в начале сеанса 6 июня. — И не собираюсь диктовать вам, о чем мы будем говорить. У меня, конечно, есть вопросы относительно вашего обращения с Валери. Но это может подождать. Однако я хотела бы, чтобы вы подробно объяснили, что вы надеялись узнать путем этих наблюдений. Потому что, скажу откровенно, то, что вы описывали, не очень похоже на научные исследования.
