Когда этой весной Лембик пришел в Моспино и увидел Осташко, вскапывающего грядку, то не мог удержаться от шутливой проделки. Прикинулся случайным прохожим, попросил воды и, пригубив вынесенную кружку, несколько секунд лукаво смотрел поверх нее на отчужденно хмурившегося под этим взглядом машиниста. Потом неторопливо протянул ему кружку.
— Спасибо, Игнат.
Ну и рассердился же тот поначалу! Надо бы обрадоваться, а он рассердился.
— Нашел время спектакли устраивать, комедию ломать! Неужели только этому и научился во Дворце?
— Кое-чему и другому научен, Игнат, издавна научен. Поэтому и пришел. Старая память и тебя не должна подвести.
Но, прежде чем повести разговор о том, ради чего он пришел в Моспино и разыскал приятеля, Лембик еще раз внимательно осмотрелся в этом новом местожительстве Игната Кузьмича, осмотрелся и остался доволен. Крытый толем старый приземистый домик стоял в ряду других, таких же ничем не примечательных, еще дореволюционной застройки шахтерских жилищ. Во дворе погреб, сараюшки, позади огород, обмежеванный низенькой каменной кладкой и колючим шиповником, за ними степь, глухие балки. Лучшей явочной квартиры на запас и не найти. Можно подойти к ней и улицей и задворками.
Расспросил он и о проживающих вместе с Осташко родичах. Игнат Кузьмич, понимая, что все эти расспросы с серьезной подоплекой, поведал все, как оно было. Сваха сейчас не здесь, ушла к другой, старшей дочери. Тут остался он с Танюшкой и внучкой. Не скрыл Осташко от друга и того, что произошло ночью на Первомайской, когда постучались итальянцы. Лембик насторожился.
— Неужто бросила в печку?
— Да, успел выхватить… Потом каялась, плакала…
— И как она сейчас?
— Худого ничего не скажу. Да и не болтливая, Василий ее насчет этого приучил, когда она с ним по аэродромам кочевала.
— Это главное. А за то, что случилось, может, простим, а? Паниковала тогда не она одна.
Договорившись и условившись обо всем, что было необходимо, затем сидели далеко за полночь.
Оба были из одного, не поддающегося никаким изломам кремня, того кремня, твердость и стойкость которого уже много раз всячески испытывались этим трудным и зоревым веком, и потому они искали в беседе друг с другом не облегчения от каких-то своих сомнений, а хотели услышать, что думает приятель о длине тех дорог, которыми придется идти народу к победе.
— Выстоять бы! Пока Урал да Сибирь поднимутся, — говорил Лембик, — чтоб против ихней стали — нашей побольше! Самолетов, танков!.. А до той поры круто будет, мало чего хорошего ждать… До той поры каждый кто чем, а помогай, тянись…
