— А вы ничего не рассказали о себе, — упрекнула она.
— Зато вот уже который месяц каждое утро бужу вас песнями…
— Мы в шесть часов уже не спим, слушаем утреннюю сводку. Нет, в самом деле, почему о себе ничего не говорите?
— Мне это труднее, чем вам, Валя…
— Почему?
— Потому что все осталось, — а может быть, и ничего не осталось — по ту сторону… Шахта, на которой вырос… Дворец культуры, где работал…
— И семья?
— Отец… Вы о своем тоже ничего не сказали…
— Моего уже нет… Он как раз остался там… на той стороне… Погиб под Смоленском…
— Тогда простите меня, Валя…
— За что?
— Я ведь сказал, что мне труднее. Человеку всегда кажется, что его беда больше, чем у других…
— Я не жалуюсь… только, конечно, было бы куда легче, если бы взяли в армию. Но не гожусь. Да и маму не имею права бросить. Я у нее осталась одна. Хворает она у меня, старенькая… И здесь ей тяжело.
— Ну, будем надеяться, что теперь это уже недолго…
— Вы так считаете?
Алексею хотелось, очень хотелось обнадежить Валю какими-то неопровержимыми, весомыми доводами. Но радио слушала и она. А что он мог добавить еще? Сказать ей, осиротевшей в войну, как он, Осташко, вчера отличился на стрельбище? В Ташкенте? За тысячи верст от фронта?
— Да ведь в Москву хоть сейчас можно возвращаться, — уклончиво ответил он. — Что же вашему «Гипрогору» здесь делать? Уверен, что скоро он там понадобится.
Он ушел далеко за полдень. В окно увидел, что тень чинары переместилась в другую сторону, стала опять удлиняться. Дальше оставаться, пожалуй, неудобно, боялся выглядеть навязчивым. Пиалы давно отодвинуты, блюдечко с изюмом опорожнено. Но, прежде чем уйти, захотелось знать, что он будет здесь еще, будет вот так сидеть, смотреть на ее губы. Мысленно он подыскивал предлог для этого и теперь рассеянно слушал ее рассказ о выпускном курсе, о судьбе товарищей, подруг. Она эту рассеянность заметила.
— Вам уже скучно со мной, Алеша? Спешите?
— Куда бы?
— У вас в Ташкенте нет никого?
— А кто я здесь? Военный транзит… С увольнительной, полученной, наверное, в первый и последний раз… — поднялся Алексей, так и не найдя желанного предлога.
— Почему в последний? Разве уезжаете?
— Пока нет. Но, знаете, у нас принято уступать право на увольнительную более счастливым товарищам…
— В каком смысле счастливым?
— В самом обыденном. Допустим, кто не один…
— Интересно, и есть этому судьи? Старшины?
— О, они судят безошибочно.
— А сколько весит на их весах чашка дружеского зеленого чая? Помните, на нее вы можете здесь рассчитывать в любое время…
