Что произошло — нам об этом известно. И прозвучавшее в «Волчьей шкуре» обещание остаться, собственно, такими, какие они есть, было выполнено, как показано в повести «Один»: какими они были, такими и остались, они остались людьми, готовыми покориться, смолчать, притвориться, подобострастно прислуживать до тех пор, пока накопившаяся в них злоба не обрушится на беспомощные жертвы. При этом они уверены, что всегда уйдут от наказания, и в этом их поддерживает исторический опыт.
Изображенное в «Прекрасных деньках» Иннерхофера поведение «батраков» и «крепостных», их прямо-таки архетипические ухватки и приемы легко обнаружить у героев Гштрайна, только здесь таскают туда-сюда не огромные фляги с молоком, а подносы с тарелками и стаканами, и не коров выгоняют на пастбища, а выводят на горнолыжные трассы туристов. Но близость совершенно очевидна, и она проявляется в той же самой манере поведения, в удушливо-потной бессловесности, в агрессивном и одновременно боязливом подобострастии. Холль у Иннерхофера от бессильной злости и агрессии временами вовсю гоняет телят по пастбищу, и они несутся сломя голову, скатываясь с крутых склонов, а горнолыжный инструктор Якоб в повести Гштрайна «Один» делает то же самое со своими учениками. Разумеется, следует избавиться от этого «одного», заявляющего: «осознание непосредственной современности отсутствует, а осознание прошлого зачастую неверно, и люди постоянно обманывают себя, пока все не станет таким, каким им это хочется видеть». На такого ведь не подействует никакая утешительная идеология: «Пошли, чего это он так кипятится, ведь все мы — немцы».
То, о чем здесь так лаконично повествует Гштрайн, напоминает о Хиндлере, персонаже романа Леберта «Огненный круг». Хиндлер, бывший нацист, в 1947 году именует себя то «австрийцем», то «чистокровнейшим немцем», и это противоречие он вовсе не воспринимает драматически. У него, как он говорит, австрийский паспорт. Виллу Хильды, своей любовницы, он хочет переоборудовать в гостиницу, ведь если начнет действовать государственная программа поддержки туризма, сюда будут приезжать толпы иностранцев, это станет выгодным делом, и тогда снова можно будет побрататься с немцами. («Почти во всем мире для немецких героев войны существует запрет на смех, только у нас его нет, у нас они могут смеяться и разговаривать», — напишет позднее Франц Иннерхофер.)
И вообще, как считает Хиндлер, вопрос о том, кто ты — австриец или немец, уже давно потерял свое значение, «так как однажды Европа станет единой, и Австрия вновь присоединится к Германии».
