Тенцлер почмокал губами.
— Ну что ж, — пожав плечами, проговорил он, — раз ты понимаешь это — значит, понимаешь. — Напускная гордость исчезла, и он положил руку Кемпферу на плечо. — Прошло пятнадцать лет, Иоахим. Должен ли ты все еще хоронить себя?
Шестнадцать, — поправил про себя профессор Кемпфер, но потом сообразил, что Тенцлер имеет в виду не окончание войны. С тех пор действительно шестнадцать лет, да, но со дня смерти Марты — пятнадцать. Неужели только пятнадцать? Я обязан снова научиться мыслить в терминах исчисляемого времени.
Он сообразил, что Тенцлер все еще ждет ответа и постарался поестественнее пожать плечами.
— Иоахим, ты не слушаешь меня!
— Не слушаю? Разумеется, слушаю, Георг.
— Конечно! — Тенцлер фыркнул, и усы его вздрогнули. — Иоахим, — решительно проговорил он, — я согласен, мы уже не молодые люди. Но ведь жизнь продолжается — даже для нас, старых кляч. — Тенцлер был младше Кемпфера на добрых пять лет. — Мы должны смотреть вперед — мы должны жить для будущего. Нельзя позволять себе погружаться в прошлое. Я понимаю, ты любил Марту. Очень любил. Каждый человек любит свою жену — это и без объяснений ясно. Но пятнадцать лет, Иоахим! Конечно, горевать надлежит. Но так убиваться — это нездорово!
Жаркая искорка прожгла барьеры спокойствия, которые Кемпфер считал несокрушимыми.
— А ты был когда-нибудь в лагере, Георг? — от усилия сдержаться его заколотило.
— В лагере? — Тенцлер был захвачен врасплох. — Я? Конечно, нет, Иоахим! Но… но вы с Мартой ведь не были в настоящем лагере — это было просто… просто… ну, вы были под охраной государства! В конце концов, Иоахим!..
— Но Марта умерла, — упорно продолжал профессор Кемпфер. — Умерла под охраной государства.
— Такое случается, Иоахим! Ты же, наконец, разумный человек. У Марты был туберкулез, и даже сульфаниламиды не всесильны. Это могло случиться с кем угодно!
— В тридцать девятом, когда нас поместили под охрану государства, у нее не было туберкулеза. И когда я наконец сказал: Да — когда согласился на них работать, и они поручили мне проектирование противолодочного радара, то меня уверили, что у нее лишь незначительное уплотнение в бронхах, мне обещали, как только оно пройдет, доставить ее домой. Но кончилась война, а домой ее так и не вернули. Я получил Рыцарский крест из рук самого Гитлера, но домой ее так и не вернули. А когда я в последний раз приехал в санаторий, чтобы повидаться с нею, ее уже не было в живых. И за все это мне заплатили тем, что дали эту лабораторию, дали квартиру, одежду, еду, прекрасную экономку — но Марты не было в живых.
