— Може, вы хотите отведать яблучек? — спросил их попутчик и, шмыгнув простуженным носом, протянул бумажный пакет с яблоками.
— Да подавись ты своими яблоками! — огрызнулся Владимиров. — Может, они у тебя отравлены.
— Зовсим и не отрувлены. Трохи червывые, так у нас на крейсери для матросив все червывое.
— Мозги у вас, сударь, червивые! — заявил Артемий Иванович.
— Дозвольте тоди вас угостыть, сударыня, — настырный попутчик вытер мокрый нос о шарф, обмотанный вокруг шеи, и протянул Февронье яблоко в черной руке с грязными обгрызенными ногтями.
— Артемий Иванович, можно мне скушать яблочко? — спросила кухарка у Владимирова.
— Скушай, скушай, Хавронья, может, подавишься, — пожелал ей Артемий Иванович, так и не придумавший, как ему избавится от нежелательной спутницы.
— Не ешь, дева, сие яблоко, — встрял в их разговор сивобородый монах, которому надоело поучать послушников, покорно кивавших на любую его реплику, — потому как этот зловредный хохол, козел смердючий, словно Диавол, принявший на себя вид змея, хочет соблазнить тебя сим плодом, как Еву искусил он плодом запретным, чтобы поссорить тебя с твоим муже, которого ты есть кость от кости его и плоть от плоти его, и оставил муж твой отца своего и мать свою и прилепился к тебе, чтобы были двое одна плоть.
— Это не я к ней прилепился, это она ко мне пристала, как дерьмо к ляжке! — гневно возразил монаху Артемий Иванович.
— А вы, святой отец, замовчите, тому як видкиля вам знаты про плоть, и до ниж вона прылепляется, — набросился на монаха хохол.
Встав, он опустил окно и высморкался на ветер, несший мимо густой черный дым из паровозной трубы вперемешку с огненными вкраплениями искр. — У нас в Лондоне за таки мовлення в суд ташшыли!
— Я до пострига служил в Преображенском полку и не одну девку испортил, прости Господи! — обиделся монах в свою очередь, тряся бородой. — Каковые грехи теперь и замаливаю слезно, — добавил он, заметив изумленные взгляды послушников.
Они проехали станцию «Лигово», потом «Сергиевскую Пустынь», где монах с послушниками вышли. Артемий Иванович, насторожившись при упоминании Лондона, все время внимательно разглядывал попутчика и теперь был уже уверен, что это тот самый беглый матрос Курашкин, которого он вывез на шхуне из Англии. Куда делся Курашкин в Остенде, после того как они все вместе попали в руки Продеуса и были доставлены к Рачковскому, он не знал. По его виду и по его подходам в разговоре можно было предположить, что хохол не оставил ремесло шпика и провокатора. А вдруг он столковался еще тогда с Рачковским и Петр Иванович подослал Курашкина после неудачной попытки Ландезена схватить Владимирова на Петергофском гулянии?
