Ханслик, разумеется, осудил новую симфоническую поэму, как ранее «Дон Жуана» и «Смерть и просветление». О «Тиле» он написал, что это «настоящая вселенская ярмарка звуковых эффектов».[129] О «Заратустре» отозвался так: «О, Заратустра, не щелкай кнутом так зловеще! Разве тебе не ведомо, что шум убивает мысль?»[130]
«Дон Кихот» тоже был исполнен под управлением Франца Вюльнера в Кельне 8 марта 1898 года. Один из критиков назвал его «полным отрицанием всего, чем, как я понимаю, является музыка».[131] Но в действительности это ничего не значило. Ибо на одного критика, осуждавшего непокорную дерзость Штрауса, приходилось два других, признававших значимость этих симфонических поэм. На каждого непонятливого слушателя находились два восторженных и двадцать заинтересованных. Аплодисменты сопровождали поэму от Москвы до Парижа и вскоре донеслись из Лондона и Нью-Йорка. Приведу лишь один случай. Два года спустя после премьеры «Заратустры» Штраус, по его признанию, «пережил величайший триумф за всю свою карьеру музыканта» в степенном и флегматичном Амстердаме.[132] Оркестр под управлением Вильема Менгельберга не только оказал ему честь, исполнив его концерт, но и выгравировал его имя большими золотыми буквами на стене концертного зала рядом с именами Вагнера и Листа. (Чтобы освободить для этого место, было стерто имя бедного старого Гуно.) После исполнения «Смерти и просветления» весь зал «как один человек» поднялся, чествуя композитора. И тогда Штраус сам продирижировал «Заратустрой». Его вызывали аплодисментами «бесчисленное количество раз». Вот что он об этом писал: «Это было самое прекрасное исполнение «Заратустры», которое мне довелось слышать. Репетиции продолжались три недели и проводились по частям. Это было великолепно! Добавь к этому гостеприимство голландцев — шампанское и устрицы трижды в день. Но несмотря на такое трогательное внимание ко мне, я рад, что я снова дома и на столе у меня жареная телятина и простое пиво».[133]
Позже Штраус посвятил Менгельбергу партитуру «Жизни героя».
XIX век скончался, испустив не тихий всхлип, а торжествующий клич. Он гордо шел к концу и мог поднять бокал шампанского в честь наступающего столетия. Отлетающая душа имела все основания быть собой довольной. Она успела сделать немало: с развитием промышленности большая часть рабочего класса стала жить лучше, был проведен ряд реформ, многие представители среднего класса стали зажиточными людьми, а некоторые — и очень богатыми; технические изобретения сделали жизнь более комфортной. И хотя заводы выбрасывали в воздух сажу, а железные дороги грохотали, люди не роптали. Они охотно расставались со свежим воздухом, переезжая в хорошо отапливаемые, хотя и душные дома, заменяли керосиновые лампы и свечи яркими вельзбаховскими газовыми светильниками. Появившиеся на пороге нового столетия новые сверкающие и непонятные машины сулили новые заработки на новых товарах. Все, что блестело, было золотом.
