…смерть, по суеверным представлениям людей, являлась деянием дьявола, а при более глубоком анализе вопроса рассматривалась как аспект космической справедливости.
Книга выскользнула у нее из рук, глаза закрылись, и вот она уже шла с детьми (или это были ее ученицы?) по глади озера. Там, где каждый из них ступал, появлялась пятиконечная трещина. Это было так красиво, и лед стал похож на выложенный плиткой пол. Дети спрашивали у нее называния этих ледяных плиток, а она уверенно отвечала, что это «ямбический пентаметр». Дети смеялись, и от этого смеха трещинки расползались еще больше. Тогда она поняла свою ошибку, поняла, что только правильное слово может их спасти, но она никак не могла его подобрать.
Она проснулась и увидела того самого человека, мужчину, за которым она бежала по вагонам. Теперь она сидел напротив нее.
— Кажется, вы спали, — он слегка улыбнулся своим словам.
Да, она спала, свесив голову вперед, как старуха, а из уголка рта вытекла слюна. К тому же она почувствовала, что ей снова надо в дамскую комнату, и надеялась, что на юбке ничего нет. Она сказала: «Прошу прощения», именно то, что он ей сказал, когда они разговаривали в прошлый раз, взяла свою сумку и быстро, как могла, вышла.
Когда она вернулась, умытая, посвежевшая, он все еще был там.
Он снова заговорил. Сказал, что хотел извиниться.
— Мне показалось, я был немного груб. Когда вы спросили.
— Да, — сказала она.
— Вы правильно описали его, — сказал он.
С его стороны это не было попыткой поддержать беседу, скорее прямой и неизбежный разговор. Если бы она не захотела разговаривать, он мог просто встать и уйти, совершенно не разочарованный, с чувством выполненного долга.
К стыду Джулиет ее глаза наполнились слезами. Это случилось так неожиданно, что она не успела отвернуться.
— Все хорошо, — сказал он. — Все хорошо.
Она быстро кивнула несколько раз, жалобно всхлипнула, высморкалась в салфетку, которую случайно нашла в сумке.
— Все нормально, — вздохнула она, а потом выложила ему все, что случилось. Как мужчина наклонился, спросил ее, занято ли место, как он сел, как она смотрела в окно, а потом когда дольше не могла уже терпеть, то притворялась, что читает, а потом как он спросил ее, где она села, где она живет, как пытался поддержать разговор, пока она не ушла.
Она не рассказала только о слове «подружиться». У нее было ощущение, что если она расскажет об этом, то снова расплачется.
— Заговорить с женщиной легче, — сказал он. — Легче, чем с мужчиной.
