Он был выключен из всякой официальной деятельности и не получал никакой официальной информации, однако представители «Нового курса» чрезвычайно опасались Бисмарка как истинного «лидера оппозиции», ведь все отдельно взятые шаги официальной политики всегда совершались с оглядкой на возможную критическую реакцию экс-канцлера. Его незримое присутствие во многом определяло атмосферу взаимоотношений между «Берлином» и «Фридрихсру». Впрочем, упорно повторявшиеся попытки Бисмарка повлиять позитивным образом на политические события современности, находясь во Фридрихсру, потерпели полный провал. Парадокс состоял в том, что в эти годы он до такой степени превратился в национальный миф, в «железного канцлера», в «германского богатыря» и «Роланда», в «памятник самому себе», что проявилось в том числе и в создании бесчисленных монументов и колонн, и прежде всего величественного памятника работы Гуго Ледерера в Гамбурге (1901–1906 гг.). Ставшие уже историческими деяния канцлера, как продемонстрировавшие свою правильность, так и оказавшиеся спорными, находили столь высокое признание и вызывали такое уважение, что его как «воспитателя современности» просто «не слушали», его предостережения не принимались к сведению. Этот элемент трагизма, характерный для последних лет жизни Бисмарка, накладывает отпечаток на всю его деятельность в целом и на его — чередующееся с размышлениями о национально-исторических переломах — толкование дальнейшего хода истории созданной им великой державы — Германской империи.
Роль Бисмарка в истории Германии
«Немецкий вопрос», с тех пор как в ходе столкновения немцев с революцией и с «Grand Empire».[37] Наполеона он превратился из литературно-духовной в политическую и социальную проблему, всегда представлял собой вопрос европейского масштаба. С тех пор в сильно сокращенном виде «немецкий вопрос» означает следующее: как привести стремление немцев — по своему расположению в центре Европы и своему потенциалу занимающих особое место — к единству и свободе, к объединению в национальном государстве, таком, какое крупные западноевропейские нации имели уже со времен средневековья, в соответствие с безопасностью всей Европы, а также с простирающимися до самого центра Европы властными амбициями великих европейских держав (в том числе обеих великих немецких держав, Австрии и Пруссии), с их заинтересованностью в состоянии «равновесия», которое предоставляет максимально возможную свободу действий. До сих пор — это еще раз подтвердила структура Германского союза, созданного Венским конгрессом в 1815 году, — такое состояние покоилось в основном на уравновешивающей функции центра Европы, который представлял собой свободное государственное образование союзного типа, включающее в себя суверенных немецких князей и вольные города, и служил «буфером» между великими державами.
