До чего же они были наивны. Пфефферкорн едва не рассмеялся. Шорох земли, засыпавшей могилу, помог сдержаться.
Затем больше часа Карлотта принимала рукопожатия и поцелуи тех, кто пришел на панихиду. Исполняя ее просьбу, Пфефферкорн топтался неподалеку.
— Парень был мировой, — сказал Люсьен Сейвори.
Пфефферкорн кивнул.
— И мировой писатель. С первой строчки его первой книги я понял, что он нечто особенное. Сейвори, сказал я себе, ты узрел большую редкость под названьем талант. — Старик многозначительно покивал и покосился на Пфефферкорна: — Поди не догадываетесь, сколько мне лет?
— Э-э…
— Девяносто восемь.
— Ну и ну, — сказал Пфефферкорн.
— В ноябре девяносто девять.
— Вам не дашь.
— Слава богу, ети твою мать. Но дело в другом. Штука в том, что я, говна-пирога, всякого повидал. Апдайк, Мейлер,[2] Фицджеральд, Элиот, Паунд,[3] Джойс, Твен, Джозеф Смит, Золя, Фенимор Купер. Всех знал. Я барал троицу Бронте. И вот что я вам скажу: такого писателя, как Билл, я не встречал. И не встречу, проживи я хоть сто лет.
— Думаю, легко.
— Что?
— Проживете до ста.
Старик вытаращился.
— Хмырь.
— Я в том смысле…
— Все понятно. Хмырь болотный.
— Извините, — сказал Пфефферкорн.
— Пф-ф. Помяните мое слово: Билл в сонме великих. Впору вытесать его имя на горе Рашмор. Может, я этим займусь.
— Марк Твен? — уточнил Пфефферкорн.
— Милейший человек. Не то что пиздюк Натаниэль Готорн.[4] Вы писатель?
— Вроде как.
— Издавались?
— Слегка.
— То бишь.
— Один роман, — сказал Пфефферкорн. — В восьмидесятых.
— Заглавие?
— «Тень колосса».
— Дерьмовый заголовок, — сказал Сейвори.
Пфефферкорн потупился.
— Не коммерческое название, — сказал Сейвори.
— Да, покупали плохо.
— А я что говорю! — Старик подпер языком щеку. — Надо было назвать «Кровавая ночь».
— Что?
— Или «Кровавые глаза». Вот кассовые названия. Видали? Даже не читая, в полминуты придумал два отменных заголовка.
— Книга о другом, — сказал Пфефферкорн.
Сейвори окинул его взглядом:
— Вы ни черта не смыслите в бизнесе, м-да.
— Не обращай внимания, — сказала Карлотта. — Сейвори любит напустить важность. Билл держит его по привычке либо из жалости. Видит бог, теперь агент ему не нужен. — Она смолкла. — Ну вот. Говорят, от настоящего времени не сразу избавишься.
Пфефферкорн сжал ее руку.
— Спасибо, что приехал, Артур.
— Не за что.
— Ты не представляешь, как это важно. Все эти люди… — Карлотта кивнула на разбредавшуюся толпу, — они по-своему милы, но нам не друзья. Нет, в каком-то смысле мы дружим, только надо помнить — это Лос-Анджелес.
