Джой остановилась, думая: Целая страна, пахнущая Абуэлитой. Ну вот, пожалуйста, теперь я заскучала по дому, а раньше мне было все равно. Абуэлита, это ты меня сюда завела, не знаю как, но ты. Когда я вернусь, у тебя все будет хорошо. Слышишь, Абуэлита?
Она побежала вдогонку за Ко и тот остановил ее выброшенной в сторону рукой. Ко молча показал ей на камни, выступавшие из земли, преграждая им путь. Тропу неторопливо переползала белая змея. Она была толще ноги Джой, хоть и не длиннее, цветом походила на городской снег и у нее было две головы. Одна, та что на хвосте, похоже, спала, во всяком случае глаза ее были закрыты и она волоклась по пыли вместе с остальным телом. Блестящие же черные глаза передней головы были широко распахнуты и искоса поглядывали на Джой и сатира с выражением остерегающего презрения. Ко нарочно сделал один-единственный шаг к змее и тут же из середины ее глаз полыхнуло красным жаром, а голова быстро поднялась на толстой шее, показав длинные клыки, с которых стекала прозрачная сероватая слизь. Ко отступил, а змея нырнула в подрост, шедший пообок тропы. Джой слышала медленное потрескивание, сопровождавшее продвиженье змеи, даже когда та уже скрылась из виду.
— Джахао, — сказал Ко. — Этих никто особенно не любит.
Он шустро потопал вперед, а Джой осталась стоять, ноги вдруг отказали.
— У нее же две головы было, — крикнула она вслед сатиру. — Две головы!
— Так я ж тебе говорю, это джахао, — через плечо ответил сатир. — Поспешай, дочурка.
— Какая я тебе дочурка! — завопила Джой. — Я вообще не здешняя! Мне сейчас полагается спать в моей комнате, в моей комнате. Я не из тех мест, где водятся сатиры, двухголовые змеи и летучие твари, которые гоняются за тобой, чтобы убить, я даже не знаю кто они такие.
Она понимала, что впала в истерику, однако понимание это оставалось для нее таким же далеким, как дом.
— Что это вообще за место такое и кто играет эту музыку? Я просто хотела найти музыку, ничего больше! — она ощутила на лице слезы и вконец разъярилась, но слезы все равно продолжали капать.
Ко обернулся и еще раз без всякого выражения оглядел ее. Потом подошел и молча обнял. Рогатая голова его неловко прижалась к груди Джой, жесткие волосы на руках скребли ей кожу — в такой близи он пах еще хуже, чем Кенни Роулс, который сидел с ней на математике за одним столом. Но обнимал он ее с неподдельной нежностью, и Джой тоже обвила его спину руками и заплакала, и плакала, пока не перестала.
