— Ты склонна к самоубийству, — заключил Джон, — а прокурор, склонный к страшному греху не может быть безупречен. Самоубийство, Касси, никого не красит. Терпеть не могу Ромео и Джульетту, которых все воспевают, потому что они самоубийцы. Шекспир воспевал самоубийство. Он грешник, а ты следуешь этим законам. Не стреляйся, я же дело выиграю.
Кассандра молча выслушала красноречивую философию Джона, пожалуй, даже не по теме. Кивнув головой, она вызвала своих следующих свидетелей. А Джон теперь старался не давить на этих людей и решил пустить дело на самотек, тем самым дать кассандре понять, что он якобы сдался, а после всех этих второстепенных свидетельствований нанести Кассандре последний удар и стать победителем.
Это была его проверенная, хорошо выверенная стратегия, после применения которой, Джон всегда выходил из огня победителем. Сначала он строил из себя непобедимого гиганта и некоторые очень слабые противники сразу же бросали с ним всякое дело, затем он притворялся очень слабым перед сильным противником, решившимся все же схлестнуться с ним, что расхолаживало в конце концов противника Джона, а под конец битвы Джон наносил свой последний удар, довольно сильный и свойственный только ему, и побеждал. Конечно, были и поражения, но это из-за непредусмотрительности Джона во второй части его игры.
Кассандра же всегда действовала прямо и раскрывала свои карты, не вихляя и не притворяясь как это делал Джон уже 46 лет его сознательной жизни.
И вот свидетели Кассандры кончились. Чувствуя себя победителем она вышла вперед и гордо, подражая Джону, заявила:
— И что есть по этому поводу у мистера Кеннеди?
— Неопровержимый и самый главный свидетель! — ответил с достоинством Джон. — Я прошу ввести в зал заседаний Майкла Норриса, отца и свидетеля.
У Кассандры не было слов, она не могла и не ожидала такого хода событий. Посчитав, что Джон признал дело безнадежным, она расхолодилась и выложила все, что у нее было. Теперь все обернулось явно не в ее пользу, ведь Майкл специально выдал невиновного сына под суд.
И вот полицейские ввели его, угрюмого преступника, знающего толк в зле. Он смотрел на всех изподлобья, бросая на каждого вражеский взгляд. Когда его подвели к Джону он спросил:
— И что мне за правду дадут?
— За чистосердечное признание я добьюсь скощения срока до 10 лет. Так что, судьба ваша в ваших же руках. Поклянитесь на конституции.
— Эх, мистер Кеннеди, конституция для заключенного, как Библия для атеиста. Просто фигня. Будучи свободным, я бы поклялся, а сейчас не могу, не для меня эта книга, а для вас, свободных.
