— С тобой все в порядке? — спросил Джанеуэй.
Бэйб все еще моргал, чувствуя головокружение.
— Все прекрасно, — ответил он чересчур громко.
— Я ищу мотив, — пояснил Джанеуэй. — Поверь мне, я не меньше твоего заинтересован в поимке преступника.
— Довольно этих идиотских объяснений! Он был моим братом, почти отцом, он вырастил меня, а ваше имя я слышу в первый раз, так что заинтересован больше я, согласитесь.
Джанеуэй долго не отвечал.
— Да, конечно, — наконец согласился он.
Но каким-то странным тоном. Бэйб вопросительно взглянул на него.
— Видишь ли, довольно долгое время мы с твоим братом работали вместе и хорошо знали друг друга.
— Я не верю, что вы из нефтяного бизнеса.
— Мне все равно, чему ты веришь, а чему нет, — мне надо узнать, кто это сделал.
— Да бандит какой-нибудь. Это Нью-Йорк, бандюги режут прохожих каждый божий день. Какой-нибудь наркоман захотел забрать у него деньги, брат решил не отдавать их…
— Я думаю, все это не так, — возразил Джанеуэй. — Вероятно, тут пахнет политикой. Это предположение, на основе которого я буду работать, пока не докажу его или опровергну. И я хочу, чтобы ты помог мне.
— Политика? — Бэйб покачал головой. — Господи, почему?
— Потому что только это объясняет случившееся. Если учесть, чем занимался твой брат. И, конечно, твой отец.
— Что мой отец?
Джанеуэй отпил вина.
— Зачем ты так все усложняешь?
— Что мой отец?
— Твой отец, по имени Г. В. Леви, о Господи.
— Он был невиновен!
— Я ни в чем не обвинял его.
— Нет, обвинили, черт возьми, вы предположили, что…
— Ему ведь предъявили обвинение, его осудили, не так ли? Значит…
— Нет, его не осудили! — голос Бэйба дрожал и срывался. — Да знаете ли вы, что Маккарти за свои четыре года ни разу не дал никому возможности защититься по обвинению. Он был нацистом, сволочным наци, и заставил всю Страну ходить под себя от страха. Мой отец был историком, великим историком. Он работал в Вашингтоне вместе с Шлезингером и Гэлбрейтом, тогда как раз и ударил Маккарти. Отец мой пострадал больше всех, его коллегу упекли за решетку, сейчас он жив, торгует недвижимостью. Отец пытался защищать себя сам, но этот сукин сын нацист не давал ему такой возможности. На слушании дела в Сенате отца громили каждый раз, когда он пытался выставить аргумент, Маккарти высмеивал его. Отец говорил длинными и бессвязными предложениями, а Маккарти все время издевался над ним. Маккарти уничтожил его, даже не имея на руках настоящих фактов. Он уничтожил его как личность. Когда вас зовут Г. В. Леви и мальчишки смеются над вами, это конец. Слушания проходили как раз в том году, тогда отец ушел из университета и стал писать книгу обо всем этом, чтобы оправдать себя и добиться справедливости. Но не написал: в следующем году умерла моя мать, и нас осталось трое — к тому времени отец уже сильно пил. Он дожил до пятидесяти восьми. Пять лет последних — с бутылкой и без работы. Я помню те годы, он был никем, пустым местом; много бы я отдал, чтобы знать, каким он был до этого. Я прочитал все книги, которые он написал; это великие книги, я прочитал все его речи, и они тоже были великими, но я не помню почти ничего, только обрывки… Так что можете оставить при себе все ваши выспренние фразы и намеки на моего отца. Погодите, вот я закончу свою работу, и тогда все станет на свои места, в моей диссертации я докажу и… и…
