Ни один другой минометный взвод не смог бы устоять под огнем русских лучше, чем наш, или, по крайней мере, не в таких условиях. Зато наши ребята не раз показывали свою исключительную стойкость. Некоторые из них непрерывно участвовали в боях еще со времени сражений у Нарвы и Дорпата. Но даже вновь прибывшие держались отважно, так как их вдохновляли уверенность и хладнокровие старших товарищей. Они и сами стали гораздо сильнее за эти последние несколько недель ада. Большевики заставили их пройти через все тяготы военного времени, после такого человек либо погибает, либо выживает и становится сильнее.
Однако удержать позицию мы могли лишь при наличии телефонной связи. Несколько раз разрывы снарядов обрывали провода, и мне приходилось посылать двоих специально назначенных связистов отыскать место разрыва и восстановить связь. Каждый раз я делал это с тяжестью в сердце. Служба связистов была, наверное, самой опасной, и количество убитых Strippenzieher [1] превышало жертвы среди солдат всех остальных родов войск. Телефонная связь обрывалась постоянно, и каждый раз им приходилось покидать укрытие и налаживать ее. За последние несколько дней, которые я провел здесь, мы потеряли уже трех связистов. Это были отличные парни. Они были невероятно отважны и каждый раз смеялись смерти в лицо, выходя на поле боя, чтобы сделать свою работу!
Вечером новый ротный приказал мне лично пробраться к корректировщику и сменить его, так как недавно у того случился нервный срыв. Ротный достаточно подробно рассказал о том, что мне предстояло. Покинув командный пункт, я отправился на помощь надежному другу Краусу, многообещающему молодому унтер-офицеру.
Шквал артиллерийского огня заметно ослабел и не представлял большой опасности, пока я добирался до цели. Зато теперь гораздо громче был слышен яростный огонь стрелкового оружия. Я решил, что где-то рядом идет ближний бой. В темноте зловеще свистели разрывные пули. Большинство моих боевых товарищей считали, что нет ничего хуже артиллерийского огня, а я бы скорее предпочел его этим чертовым разрывным пулям, которых я боялся до смерти. К этому времени они пролетали так близко, как никогда раньше. Пули попадали в перекрученные и переломанные ветви деревьев и их стволы, а потом разрывались. Я чувствовал себя как оказавшийся ночью на кладбище ребенок, который боится привидений.
Мне необходимо было пробежать не так уж много, всего пару сотен метров. Но этот бросок растянулся на целую вечность. В темноте, которую то и дело разрывали вспышки выстрелов, я нашел то место, где укрывался артиллерийский наблюдатель, и скатился вниз по остаткам каменной лестницы. Я открыл дверь блиндажа и тут же торопливо захлопнул ее. Мне сразу в нос ударила отвратительная вонь, смесь запахов застарелого пота, крови и машинного масла.
