Найденная | страница 36
Нет. Это было настоящее свежее и пылкое творение подлинного искусства, смелое, новое, яркое... Казалось, художник пренебрег всеми школьными правилами, но в то же время создал свою новую школу, столь же определенную и точную, как и старые, но свою собственную. Ничего такого замечательного Конусов еще не видал на парижских выставках.
Долго длилось молчание.
— Скажите, где вы будете выставлять это? — спросил Конусов.
Хвалить он не стал. Никакие похвальные слова не выразили бы его восхищения.
— Я предложу ее в «Салон», но ее забракуют.
— Не может быть!
— Не может быть? Глядите!
И Арман, бросившись к постели, вытащил из-за нее и поставил к стене другую картину, изображавшую Париж ночью.
У Николая Петровича даже дух захватило от восхищения. Такой игры красок он никогда еще не видел, а он видел немало картин на своем веку.
— А теперь смотрите сюда.
Художник перевернул картину. Сзади на холсте наклеен был ярлык с одним только словом:
— Если они забраковали эту, они забракуют и ту! — вскричал Арман, — а я все-таки буду писать по-своему... Да. К чорту!
Конусов задумчиво созерцал картины. Какая-то мысль словно пришла ему в голову. Но он ничего не сказал, только с чувством крепко пожал художнику руку.
— Правильно. Пишите по-своему. К чорту!
И он ушел, чтоб не мешать работать художнику.
Арман не заметил даже его ухода. Он снова вдруг впился в свою картину. Он размахивал кистью, бормотал что-то. Потом вдруг крикнул, обернувшись к Мите:
— Может-быть, вы хотите кофе?
Вообще вел себя как сумасшедший.
Наконец, он вдруг с размаху подписал под картиной свое имя и год, а потом поднял оконное стекло и, встав на табурете, выставил наружу голову. Положив подбородок на крышу, он с наслаждением вдыхал вечерний воздух. Мягкий летний ветерок ласкал его гладко обстриженную голову, а кошки и коты равнодушно поглядывали на него. Париж с этой высоты казался морем крыш, обагренных закатом. Из этого моря, словно трубы далеких пароходов, вылезали дымящиеся трубы фабрик. Как огромный прозрачный маяк возвышалась Эйфелева башня, а немного поодаль — две плоских колокольни собора Богоматери. Художник торжественно оглядывал все это. В этот миг он чувствовал себя в тысячу раз выше всех этих буржуа, которые сейчас мчатся в Булонский лес переваривать сытные обеды. Гудки тысяч автомобилей сливались в великолепную симфонию. Да, художник Арман в этот миг чувствовал свою силу.
Митю уже все знали в полпредстве.
