Матери так хотелось увидеть свою Сонечку! И хоть бы одним глазком взглянуть на внучку, но Соня и Тимофей держались твердо, они даже фотографии девочки не пересылали.
Снова подошел сентябрь, началась учеба. Зайнап приходилось ездить на автобусе на другой конец большого города. Соня переслала три отреза костюмной шерсти, мать с Зайнап скроили девочке две красивых юбочки, жилетку, а пиджак сами не решились шить, заказали в ателье. Девочка повзрослела, еще больше похорошела, а в новых нарядах она была очень привлекательна, на нее оглядывались. Пытались с нею познакомиться, но она сторонилась всех особей мужского пола – животный страх сковывал ее при воспоминаниях о пережитом и еще больший при мысли, что такое может когда-нибудь повториться.
В один из осенних вечеров Зайнап возвращалась из училища позднее, шла подготовка к концерту, посвященному Великому Октябрю. Сначала репетировали пьесу, у нее была роль узбечки, которая, ослушавшись отца и братьев, красных бойцов, сняла чадру и показала лицо иноверцам. В финале ее забрасывали камнями, и она героически умирала, но чадру не надевала, потому что верила в революцию, в то, что женщина будет равна с мужчиной, она верила в будущий коммунизм на всей земле… У нее сохранились яркие узбекские платья и шаровары, в них она будет играть в пьесе, а потом танцевать народный танец со своим долговязым старостой.
До автобуса они шли вместе, он по-братски чмокнул в щеку свою подружку, подсадил в переднюю дверь – и она лицом к лицу столкнулась с Петром.
– О, Змейка, здравствуй! Как ты похорошела, глаз не оторвать!
Зайнап потупилась, дверь уже захлопнулась, выскочить она не могла. Краска залила ее нежное личико, глаза наполнились слезами от стыда, а еще больше – от страха.
– Ну чего ты, Змейка? Да не бойся, я тебя обижать не стану, я провожу тебя до дома, вот и все.
– Не нужно меня провожать, я вас не знаю и знать не хочу.
– Ой ли? Мы что же, совсем не знакомы? Или у тебя память плохая? Или «таких», – он выделил это слово, – много, не я один был?
– Оставьте меня, – девочка дрожала всем телом и плакала.
– Эй, хороший русский офицер, зачем обижаешь маленькую узбекскую девочку? – вступился пожилой узбек в стеганом ватном халате, в тюбетейке и резиновых калошах.
– Да чего ты к ней прицепился? – поддержал узбека второй, стоявший рядом с Петром офицер. – Тебе что, мало скандалов, чего нарываешься?
Петр посмотрел на него тяжелым взглядом, перевел его на Зайнап, подмигнул, оскалился:
