Это довершило отчаяние его высочества… Ходя долго по комнате взад и вперед, наконец он бросился ко мне на шею и сказал:
— Мне пришла мысль, исполни ее: поди сейчас к И.П. Кутайсову, скажи ему всё, что со мной случилось, скажи, в каком я отчаянном положении, и чтобы он испросил у государя одну милость, чтобы меня выслушать.
Кутайсов был болен и жил под самым государевым кабинетом, что у гауптвахты; лишь только я к нему вошел, как он мне говорит:
— Вы верно пришли от великого князя Константина Пав ловича? Я всё знаю. Государь у меня был и всё пересказал; не стыдно ли великому князю не исполнять своей обязанности и тем приводить в гнев своего отца и государя?
Такая встреча меня удивила. Я ему на сие сказал:
— Если бы его высочество был виноват, он не стал бы себя оправдывать, а великий князь прислал меня просить вас, чтобы вы испросили у государя одну только милость, чтобы его выслушать.
— Хорошо, сударь, — отвечал Кутайсов, — я исполню волю его высочества.
…Через несколько минут опять великий князь послал меня к Кутайсову; лишь только я поравнялся с гауптвахтой, как государь выходит от Кутайсова, увидев меня, прямо идет ко мне навстречу и, вертя своею тростью, грозно мне сказал:
— А! ты послом ходишь.
Я тотчас стал на колени и говорю ему:
— Государь, великий князь перед вами не виноват. Его так это удивило, что он, взяв меня за руку, сказал:
— Встань, встань, — как не виноват? Надень шляпу.
И, взяв меня под руку, пошел со мной по аллее Верхнего сада. Я объяснил государю, как великому князю показалось, что он его отпустил, и уверял в привязанности великого князя к его величеству не только как к отцу, но как к государю; и что он вернейшего подданного, как великий князь, у себя не имеет; что гнев государя довел ею высочество до отчаяния.
— Как, он точно огорчен? — прервал государь.
— Он так огорчен, — продолжал я, — что если сие состояние продолжится, то он, я уверен, сделается больным.
Тогда государь начал мне рассказывать, как все против него, то есть императрица и наследник; что он окружен шпионами… что его величество полагался на привязанность одного только Константина Павловича, но накануне сделанный им поступок заставил государя думать, что и он предался противной партии. Наконец император присовокупил:
— Ну, если я его прощу, что он этому обрадуется? Я отвечал ему:
— Его высочество будет без памяти от радости, государь! Тут он, приняв веселый вид, сказал из итальянской оперы:
