Через месяц после коронации, устроенной в Успенском соборе на Пасху, 5 апреля, Павел отправился в путешествие по России, захватив с собой и обоих старших сыновей. Менее чем за три недели путешественники посетили Смоленск, Оршу, Могилев, Минск, Вильно, Гродно, Ковно, Митаву, Ригу и Нарву. И вновь по всем городам шли вахтпарады, учения, дрожащие губернаторы произносили речи, взволнованные генералы подносили рапорты — в целом император остался доволен. Правда, приказал по ходу дела расстрелять Смоленской губернии помещика Храповицкого, проявившего ненужное усердие и приказавшего крестьянам починить мост, через который должен был проезжать император. Показуху, вызывавшую образ ненавистного Потемкина, Павел Петрович не жаловал и продиктовал указ о расстреле. Хитроумный Безбородко, повременив с исполнением приказа, спас несчастного от неминуемой гибели.
27 мая 1797 года император с великими князьями вернулся в Гатчину. Вскоре Павел назначил Константина Павловича генерал-инспектором всей кавалерии, а спустя год — начальником Первого кадетского корпуса, вновь отвесив почтительный поклон покойному родителю. В елизаветинские времена именно Петр Федорович (будучи еще великим князем) начальствовал над кадетским корпусом. Екатерина ввела обычай ставить во главе будущих воинов заслуженных военных генералов, незадолго до Константина Павловича начальником корпуса был, например, М.И. Кутузов. Павел Петрович екатерининские порядки и тут отменил.
Новая должность Константину пришлась по душе. Он приезжал в корпус к пяти часам утра, наблюдал, как сонные мальчики по барабану натягивают белые чулки, надевают мундиры с лацканами, вяжут волосы в косу и взбивают вержет[10], являются на утренний развод>{141}. Жизнь юных воинов была не сладкой, их воспитывали по-спартански — на развод мальчики шли по ледяным, неотапливаемым коридорам, многие заболевали, некоторые и умирали. Процветала дедовщина, старшие кадеты помыкали младшими, воспитатели тоже не отличались утонченностью нравов. Кадетов много и охотно наказывали: «ставили в угол, ставили на колени, ставили в столовой к столбу, оставляя без обеда или без ужина, клали спать на голые доски, часто драли за уши и давали порядочные затрещины, отправляли под арест на хлеб и воду, отправляли в корпусную так называемую тюрьму»>{142}. За более серьезные провинности воспитанников секли при всех. Но и в этом неласковом, военизированном мире были свои радости, любимцы и идеалы.
